Нейтронный Алхимик: Конфликт
Шрифт:
Вои кивнула и ушла к себе в комнату.
Алкад с Эрибой переглянулись и разом ухмыльнулись.
— Она правда сказала «сценарий наименьшей заметности»? — спросил юноша.
— Мне так послышалось.
— Мать Мария, не надо было ей слезать с наркотиков.
— А раньше она была какая?
— Да такая же, — признался Эриба.
Алкад повернулась к окну и снегу, засыпавшему острые пики небоскребов. Дверь звякнула снова.
— Ты что-нибудь заказывал в номер? — спросила Алкад.
— Нет. — Эриба озабоченно покосился на дверь. — Может, это телохранители,
— Тогда они слишком рано явились. И если они профессионалы, то сначала должны датавизировать.
Алкад схватила свой рюкзак и вытащила один из лежавших там предметов. Когда она датавизировала сетевому процессору пентхауза команду, потребовав доступа к камерам слежения в коридоре, то ответа не получила. Огни в толще хрустальных стен начали подмигивать.
— Стой! — бросила она Эрибе, выхватившему лазерный пистолет. — Против одержимых от него не будет толку.
— Думаете…
Он запнулся. В гостиную ворвалась сжимавшая мазерную винтовку Вои.
Входная дверь распахнулась. На пороге стояли трое. Лица их скрывались в сумраке.
— Не входите, — громко произнесла Алкад. — Мое оружие действует даже на вас.
— Вы уверены, доктор?
Нейросеть Алкад отключалась блок за блоком. Она датавизировала код детонации в небольшой шарик, который сжимала в кулаке, прежде чем отказала и эта функция.
— Почти уверена. Хотите стать первым объектом моих опытов?
— Вы не изменились — всегда были так уверены в своей правоте.
Алкад нахмурилась. Голос был женский, и она никак не могла его узнать — нейросеть потеряла почти все вычислительные мощности и не могла запустить даже программу сравнения.
— Мы знакомы?
— Были когда-то. Разрешите нам войти, будьте любезны. Мы не желаем вам зла.
С каких пор одержимые стали говорить «будьте любезны»?
— Чтобы поговорить, — ответила Алкад, обдумав предложение, — достаточно одного из вас. И если вы не желаете нам зла, прекратите подавлять нашу электронику.
— Последнее будет трудно исполнить, но мы попробуем.
Нейросеть Алкад заработала снова, и физик быстро обрела полный контроль над своим оружием.
— Я вызову полицию, — датавизировала Вои. — Они могут выслать штурмовой батальон. Одержимые не узнают, пока не станет поздно.
— Нет. Если бы они желали нас одержать, то уже сделали бы это. Думаю, мы ее выслушаем.
— Вам не следует подвергать себя неустановленной персональной опасности. Вы — наш единственный выход на Алхимика.
— А, заткнись, — вслух бросила Алкад. — Ладно уж, заходите.
Вошедшей в пентхауз девушке было чуть за двадцать. Кожа ее была заметно светлее, чем у Алкад, хотя волосы были такими же смоляно-черными. Лицо было слишком пухленьким, чтобы его можно было назвать приятным, тем более что выражение постоянного стыдливого возмущения словно впечаталось в его черты. Одета она была в длинное летнее платье в шотландскую клетку, с юбкой-килтом, модной на Гариссе в годы геноцида.
Алкад поспешно прогнала программу сравнения через клетки памяти.
— Гелаи? Гелаи, неужели это ты?
— Моя душа — да, — ответила она. — Но не тело. Это,
На миг материальный мираж рассеялся, открыв девчонку-китаянку со свежими иззубренными шрамами на бедрах.
— Мать Мария! — хрипло воскликнула Алкад. Она надеялась, что байки о пытках и жестокостях были всего лишь пропагандой конфедератов.
Прежний облик Гелаи вернулся так быстро, что рассудок Алкад все еще машинально стремился поверить, что именно он и является истинным. Вид замученной до полусмерти девочки вызывал неприятие.
— Что случилось? — спросила Алкад.
— Вы ее знаете? — возмущенно воскликнула Вои.
— О, да. Гелаи была моей студенткой.
— Не из лучших, боюсь сказать.
— Сколько мне помнится, ты справлялась неплохо.
— Это, конечно, весьма облегчает стрессовую ситуацию, — заметила Вои, — но вы так и не сказали, зачем явились.
— Меня убила бомбардировка, — ответила Гелаи. — Университетский городок находился всего в пятистах километрах от эпицентра. Землетрясение снесло его напрочь. Я была в общежитии, когда это случилось. Тепловой удар поджег половину городка. А потом до нас докатилось землетрясение. Одна Мать Мария знает, какой оно было силы. Мне, пожалуй, повезло. Я умерла через час. Относительно быстро… по сравнению с большинством.
— Мне… очень жаль, — пробормотала Алкад. Редко ей доводилось чувствовать себя настолько беспомощной, как сейчас, перед лицом самой большой неудачи, какая только может случиться с человеком. — Я… подвела тебя. Я подвела вас всех.
— Вы хотя бы пытались нас спасти, — ответила Гелаи. — А я тогда была против. Я ходила на все мирные демонстрации. Мы пикеты устраивали напротив континентального парламента, гимны пели. А журналисты называли нас трусами и предателями. В нас плевали на улицах, правда-правда. А я продолжала протестовать. Думала, если бы мы уговорили наше правительство начать с омутанцами переговоры, то военным нечего было бы делать. Мать Мария, как я была наивна!
— Нет, Гелаи. Ты была не наивна. Ты была отважна. Если бы многие из нас придерживались такого мнения, быть может, правительство отыскало бы мирное решение.
— Но они этого не сделали, верно?
Алкад провела пальцем по щеке Гелаи, коснувшись на миг прошлого, оставленного, казалось, так далеко, — прошлого, породившего ее настоящее. Ощущение эрзац-кожи под пальцами вдруг убедило ее, что тридцать лет назад она была безоговорочно права.
— Я хотела защитить вас. Я думала, что душу свою заложу, только бы вы были в безопасности. Мне было плевать на себя. Я думала, вы стоите любой жертвы — вы, молодые гении, полные глупейших надежд и великих идей. И я бы сделала это ради вас. Я убила бы солнце Омуты, совершила самое страшное убийство в истории. А теперь от нас остались только вот такие, как они. — Она махнула рукой в сторону Вои и Эрибы. — Пара тысяч ребятишек, живущих в глубине скал, которые плющат им мозги. Не знаю, кому из вас хуже пришлось. Ты хотя бы попробовала на вкус того величия, которого мог достичь наш народ. А это новое поколение — лишь жалкие остатки прежних гариссанцев.