Незабываемый вальс

Картленд Барбара

Батиста медленно подошла к столу. Она все еще была смущена и не решалась взглянуть на графа.

Подали первое блюдо, шампанское заиграло в бокалах.

Граф попробовал еду и нашел ее как и обещала Батиста, необыкновенно вкусной.

— Мы провели вместе уже целое утро. Мне кажется странным, вы до сих пор не спросили моего имени, — начал граф. — Меня удивляет отсутствие в вас любопытства, столь свойственного женщинам.

— Дело не в отсутствии любопытства, — ответила Батиста. — На самом деле мне ужасно интересно знать, кто вы

такой. Но я подумала, что вы… возможно… пожалеете, что связались со мной и предпочтете сохранить инкогнито. И если меня вдруг станут спрашивать о вас, я не совру, когда скажу, что не знаю вашего имени.

Граф был поражен ее дальновидностью и тактом.

— Неужели вы думаете, что я стесняюсь помогать вам? — поинтересовался он.

Батиста серьезно посмотрела на него.

— Вы бесконечно добры ко мне, — объяснила она. — Но я хорошо понимаю, что вас ждут неприятности, узнай папа об оказанной мне помощи. Нам обоим достанется, он может даже… причинить вам вред… в Лондоне.

Граф внимательно слушал.

— Вы, как я вижу, важная персона, — продолжала Батиста. Однако мне больно сознавать, что я не смогу называть вас по имени в своих молитвах. Я верю, ваша коляска была послана мне небом, и хочу поблагодарить Господа за его доброту.

Граф рассмеялся.

— Вы и впрямь собираетесь молиться за меня?

— Конечно. Я всегда буду читать за вас отдельную молитву и просить, чтобы в жизни у вас было все, что вы хотите. А мне кажется, любой человек хочет счастья.

— Некоторым мужчинам нужно нечто более ощутимое, чем такая призрачная материя, как счастье, — усмехнулся граф.

— Прекрасную даму? — спросила Батиста. — Вы, несомненно, найдете ее в Париже.

— Что вы знаете о Париже, мадемуазель Батиста?

— Немного, — призналась она. — Папа считал Париж воплощением зла. Ведь именно туда бежала мама, к тому же он не одобряет императора и императрицу.

— Почему же, интересно, он их не одобряет? — удивился граф.

— Не знаю точно, — ответила Батиста, — но моя гувернантка сказала, что отец запретил учить меня истории распутных королей, таких, как Чарльз II и, конечно, Людовик XIV и Людовик XV.

— Надо понимать, что в вашем историческом образовании есть значительные пробелы, — с иронией заметил Ирвин Хоксхед.

— Это не совсем… так, — покачала головой девушка.

И, озорно улыбнувшись, объяснила:

— Из-за отцовского запрета мне стало еще интереснее узнать их историю. Когда папы не было дома, я перечитала всю его библиотеку и многое узнала о прекрасных дамах при королевских дворах. В книгах часто упоминалась мадам де Помпадур и другие знаменитые куртизанки.

— Теперь я понимаю, почему отец счел нужным отправить вас в монастырь.

Граф говорил строгим тоном, но глаза его добродушно поблескивали.

— Вы несправедливы ко мне, — возразила Батиста. — Я уже говорила вам, что была наказана не за свои грехи, а за мамины.

— Это ужасно несправедливо, — согласился граф, —

но ваш отец совершенно обоснованно не хотел пускать вас в Париж. Молодой девушке, особенно с такой внешностью, как у вас, там не место, если за ней некому должным образом присмотреть.

Граф понимал, что говорит бестактные вещи. Леди Дансфорд, бросившая дочь в руках ненормального папаши, сама едва ли подходила на эту роль. Но Батиста не заметила его оплошности, и граф позволил себе продолжить:

— Париж — самый сумасбродный и необычный город во всей Европе. И молодой неискушенной девушке не пристало находиться в таком месте.

Помолчав, Батиста сказала:

— Мне некуда больше идти… Я найду маму… И тогда она присмотрит за мной.

— Я не сомневаюсь в этом.

— Расскажите мне о Париже, — попросила Батиста. — Что значит Париж для вас? Красивая архитектура и, конечно, новинки музыки и литературы!

Она вздохнула:

— Моя гувернантка иногда упоминала обо всем новом и интересном, что появлялось в Париже. Но мне ничего не разрешали читать о Франции.

Граф рассказал ей о великолепии Гранд Опера и о том, какие замечательные, блестящие пьесы шли в театрах Парижа.

Батиста была благодарной слушательницей — все рассказанное графом приводило ее в восторг. И граф с воодушевлением говорил о зажигательной музыке Оффенбаха, о художниках-новаторах, чьи работы принесли «Академии» и «Салону» [2] всемирную известность.

И только после завтрака, когда уже подали кофе, граф вспомнил об интересующем его вопросе.

2

Периодические художественные выставки французской Академии искусств в XVII–XIX вв.

— Но вернемся к денежным делам, — сказал он, — я бы хотел знать какой суммой вы располагаете.

— Мне должно… вполне хватить, — уклончиво ответила девушка.

— Такой ответ меня не удовлетворяет.

Она крепко стиснула руки.

— Поймите… — умоляюще произнесла Батиста, — я ни в коем случае не хочу быть вам в тягость… и хоть вы очень помогли мне, вы не можете быть в ответе за меня…

— Нет, я в ответе за вас, хочу того или нет, — возразил граф. — Вы моя гостья, и я как хороший хозяин не оставлю вас без денег на дорогу.

— Я предупреждала вас, что отец причинит вам много вреда, если узнает, что вы помогли мне. Он очень мстителен и беспощаден с теми, кто встает на его пути.

Батиста вся сжалась, и граф догадался, что она вспомнила тяжелую отцовскую руку.

— Уверяю вас, — сказал он решительно, — я ничуть не боюсь ни вашего отца, ни его суровой мести.

Это была неправда, он лгал, чтобы успокоить Батисту и придать себе больший вес в ее глазах.

— И потому я считаю должным сообщить вам свое имя, мадемуазель. Я граф Ирвин Хоксхед.