Незамужняя жена

Соломон Нина

— Когда вернешься? — спросила Грейс, надеясь, что вопрос прозвучит не слишком навязчиво, но вдруг ощутив степфордовское покровительственное чувство по отношению к Гриффину.

— Наверно, в четверг поздно вечером.

— В пятницу мы уезжаем в Чикаго, — сказала Грейс. Гриффин отложил свой бутерброд и посмотрел на нее. Грейс знала, о чем он думает. Прежде чем сказать, она перевела дух: — Но Лэз летит прямо в О’Хару.

Выпалив это, она замолчала, пытаясь вспомнить хоть кого-нибудь, кому бы не лгала за последние шесть недель, но оказалось, что, не считая Пита, бармена из «Бочонка», она лгала всем.

Выпечку и ромашковый чай Грейс подавала в гостиной.

Гриффин восторженно оглядел елку со всех сторон, как ребенок, заблудившийся в планетарии.

— Шоу ледяного света, — сказал он. Грейс устроилась на кушетке, подобрав ноги и мелкими глоточками прихлебывая чай.

— Я рада, что тебе нравится, — ответила она.

* * *

Рано утром Грейс пошла приготовить Гриффину завтрак и нашла на кухонном столе записку. Он не захотел будить ее. Батарея шипела и погромыхивала, как будто кто-то в нее стучался. Грейс обошла квартиру, заглянула в маленькую спальню, высматривая следы пребывания Гриффина — хоть какое-то доказательство, что он действительно был здесь. Он мог бы, например, оставить хотя бы недопитый стакан воды на ночном столике, или книгу в бумажной обложке, или мокрое полотенце на дверной ручке. Мог, но не оставил. В этом отношении Гриффин ни капельки не походил на отца, который оставлял за собой следы, даже если его не было в квартире. Гриффин, казалось, просто испарился. Постель была застлана так, будто никто на ней не спал. Даже коврик, который они с Лэзом привезли из Марокко, постоянно сдвигавшийся на несколько дюймов к окну, расправленный, лежал на своем месте.

В ванной горел свет. Грейс зашла погасить его и увидела на раковине косметический набор Гриффина. Футляр был открыт широко, как рыбья пасть, готовая заглотнуть крючок, и Грейс рассмотрела все его содержимое: тюбик зубной пасты, бритвенный станок, дезодорант, шелковая зубная нить, щипчики для ногтей и шампунь. К счастью, ничего незаменимого там не оказалось, тем более «к счастью», учитывая близящуюся снежную бурю, способную помешать любой замене. Она уже собиралась застегнуть футляр на молнию, когда заметила высовывающуюся из него знакомую белую карточку. Достав ее и прочтя имя мистера Дубровски, Грейс сунула карточку обратно, выключила свет, как если бы хотела погасить саму память о случившемся, и выбежала из ванной.

Позже тем же утром она позвонила в видеосалон, однако — как если бы там работали сознательные сообщники Грейс — ей поклялись, что никаких следов «Обломова» среди кассет не обнаружено.

23

Постоянный клиент

Снегопад начался поздно вечером в понедельник и продолжался до утра среды. Это была настоящая снежная буря, и некоторые сугробы достигали вторых этажей особняков. При таких снежных завалах, подумала Грейс — гораздо больших, чем предсказывал Милтон, — Лэз все равно не смог бы попасть домой, даже если бы захотел.

Снегопад заранее поздравил Грейс с днем рождения, подарив ей предлог, пользуясь которым она могла воздерживаться практически от всех повседневных дел, включая занятия в переплетном классе и присутствие на семейных мероприятиях, в течение недели. Таким образом она избавилась от совершаемого раз в две недели посещения косметического салона на Мотт-стрит, где ей накладывали «древнекитайскую» маску, состоявшую, по клятвенным уверениям ее матери, из жемчужной пудры и вытяжек из акульих хрящей, после которой кожа Грейс становилась чувствительной и шелушилась, от ланча у «Ратнера» и блиц-налета на

распродажу верхней одежды у «S&W», а также от благотворительной встречи с матерью Лэза. Нэнси Брукмен, пропустив мимо ушей совет своего тренера по верховой езде, отправилась кататься верхом и упала, когда у лошади заскользили копыта на разъезженной ледяной дорожке, в результате чего наездница повредила лодыжку.

Единственное мероприятие, которое Грейс не могла отменить, было связано с доктором Гейлин, и вот Грейс отправилась к ней во второй половине дня в среду, пешком пройдя через укрытый снегом парк. Солнце поблескивало на нетронутых белых сугробах — короткая отсрочка, поскольку синоптики обещали новые метели. В парке царили тишина и почти полное безлюдье, ветра не было. Грейс медленно брела, окруженная сверхъестественным покоем.

Когда Грейс подходила к Ист-сайду, парк неожиданно оживился — лыжники прокладывали себе путь между скамеек и деревьев, исчезая в крытых переходах; собаки трусцой бегали среди высоких сугробов в поисках белок, иногда гоняясь за детьми, которые проносились мимо на заменяющих им сани пластиковых поддонах.

Почти ни о чем не думая, Грейс шла по извилистой тропинке, а вокруг нее кипела искусственно возбужденная деятельность. Впереди замаячили глубоко затененные выразительные известняковые фасады Пятой авеню. Прежде чем перейти улицу и направиться к офису доктора Гейлин, Грейс обернулась, чтобы в последний раз бросить взгляд на запорошенную снегом идиллическую картинку.

Войдя, Грейс села в кожаное кресло с высокой спинкой и открыла журнал. В приемной сидело еще несколько женщин. Одна из них, беременная по виду не меньше чем на восьмом месяце, улыбнулась Грейс, которая вежливо вернула ей улыбку.

— Вы меня не узнаете? — спросила женщина. На голове у нее была черная повязка, и рыжеватые волосы падали на затылок.

На ее сложенной треугольником и откинутой набок шали были изображены лошади и сцены скачек.

— Меня зовут Пэтси. Я дочь Лоры. Нэнси и моя мама вместе ездят верхом. Мы виделись на прошлогоднем аукционе в Историческом музее.

— Ах да, конечно, — сказала Грейс. — Извините. Просто немного задумалась.

— Я тоже, — сказала Пэтси, любовно поглаживая себя по животу. — А как ваши дела?

— Отлично, спасибо. Когда вы собираетесь?..

На заднем фоне был слышен приемник, настроенный на новостной канал; ведущая обсуждала свежие мистификации, распространяемые средствами массовой информации. «Я уже двадцать пять лет работаю журналисткой, но мне еще ни разу не приходилось сталкиваться с такой вопиющей подделкой, как в случае с переодетым косовским пленником…»

— Разве это не ваш муж…

— Тсс, — сказала Грейс, прикладывая палец к губам. Женщина, похоже, решила, что этим жестом Грейс дает понять, что хочет послушать передачу. Тут появилась сестра и пригласила Грейс в кабинет. Голос журналистки тянулся вслед за Грейс, пока она шла за сестрой.

Результаты анализа подтвердили, что показатели крови вернулись в норму — так, будто у Грейс внутри никогда ничего и не было. Она еще минутку посидела с доктором Гейлин и отправилась домой. Ее настроение и погода изменились самым драматическим образом. Плотные серые облака скрыли солнце, и парк обезлюдел, как если бы деятельность, кипевшая здесь всего час назад, была плодом воображения Грейс. Она дрожала в своей легкой красной накидке. Стемнело, как в сумерки. Подойдя к выходу из парка, самому близкому к ее улице, Грейс подумала о своей пустой квартире и пошла по парку дальше на север, к магазину пряжи.