Незавершенная месть. Среди безумия
Шрифт:
– Альфред совершенно другой, да?
Брейсгердл пренебрежительно фыркнул:
– Мистер Альфреда только доход интересует – любит он кутнуть, что да, то да.
Мейси кивнула:
– А были другие случаи порчи имущества, мистер Брейсгердл?
– Застукали мы как-то одного типа с банкой краски. Я, говорит, художник, только рисую на стенах. А больше вроде не было.
– Но если приплюсовать этот случай к хулиганству в деревне и к поджогам, ситуация получается серьезная, не так ли?
Брейсгердл переместился на другую сторону стола. Теперь между ним и Мейси был внушительный предмет мебели. Занятно, подумала Мейси, этот человек решил отгородиться, когда речь зашла о Геронсдине.
– Про
– Вот как? Я думала, вы живете в Геронсдине, мистер Брейсгердл.
– Ну да, живу – а насчет поджогов не в курсе. – Он пожал плечами. – Если вы про пожар у Фреда Йомена, так старый недотепа сам уголья рассыпал, сам и виноват.
Мейси поняла: разговор перестал быть продуктивным. Однако ей хотелось еще поднажать на Брейсгердла:
– А вы помните налет «цеппелина»?
– Такое разве забудешь?
– Конечно. Мне говорили, тогда погиб пекарь и его семья. Неудивительно – ведь они жили над пекарней.
– Так и было.
– Но почему же на этом участке земли никто ничего не построил? Почему там нет, например, мемориальной плиты?
Брейсгердл передернул плечами:
– Пускай лучше так будет. Пекарь с семьей похоронены на кладбище возле церкви.
– Да, знаю. Просто я подумала…
Брейсгердл взглянул на стенные часы:
– Простите, мисс, время не ждет. Работы по горло. Если у вас все, то я, пожалуй…
– Да, конечно. – Мейси поднялась, отряхнула юбку. – Спасибо, что согласились поговорить со мной.
Но Брейсгердл уже скрылся за дверью, ведшей в мастерские.
Мейси укрепилась в своем впечатлении о Сандермире: мот, получающий удовольствие от мотовства и от всеобщего внимания, которое всегда сопутствует богачам. Для таких нет ничего приятнее расточительства. Таким нравится, когда их считают владельцами бизнеса и земли, но ни коммерческой жилкой, ни рачительностью они не обладают, а советов не слушают. Теперь Мейси не сомневалась: Сандермир, как она и намекнула Джеймсу Комптону, водит за нос своих страховщиков. Возможно, он получил компенсацию за ущерб, нанесенный огнем его конюшне и кирпичному заводу. Но вот как насчет ценностей, украденных из дому? Получена ли страховка на них? Опись находится в полицейском участке, хотя подозреваемые, пожалуй, уже отпущены и выплата страховки, судя по всему, откладывается. Что выкинет Сандермир, доведенный до отчаяния? Мейси его раскусила: он уязвим, как всякий зависимый человек. Например, как алкоголик, не знающий точно, сколько у него осталось горячительного. Только Сандермир зависит от денег, а паче того – от кружащего голову расточительства и от всеобщего внимания. Лишить Сандермира этих удовольствий – и он станет подобен наркоману, лишенному зелья. А значит, способен на все? Неужели именно жажда внимания (по мнению Мейси, в ней крылся корень всех дурных черт Сандермирова характера) заставляет этого человека совершать поджоги, неужели поэтому он стал пироманом? Или он покатился по наклонной плоскости из-за того, что не было контроля над другими аспектами его жизни?
Мейси еще раз отряхнула юбку, села за руль и направилась к ферме, где работал Билли с семьей. Взяла рюкзак с термосом чая, закрыла машину и зашагала на хмельник. Оттуда доносились голоса, Мейси шла на звук, как собака – на запах. Хмельники, урожай с которых был уже собран, глядели уныло. Всего несколько недель назад здесь покачивались, шуршали под ветром пухлые зеленые шишечки, перекрикивалась добрая сотня сборщиков, воздух звенел от смеха и песен; теперь земля была опустошена, лишь кое-где виднелись забытые плоды – словно призраки проданного урожая. Тропа слегка забирала вверх. Там, на холме, была колонка, куда в течение дня приходили набрать воды в чайник или баклагу,
Мейси не теряла времени. С криком «Оставьте ее! Прекратите!» она бросилась на защиту Пейши. На всякий случай позвала: «Помогите!»
Но Сандермир и не думал прекращать. Он уже почти впился губами в шею Пейши, даром что кровь из порванной мочки текла ему в рот. Однако Мейси услышала другой голос, более сильный и громкий, чем у нее. Это кричал Билли Бил, который с чайником спешил к колонке. Бросив чайник, он прыгнул на Сандермира, потащил его прочь от Пейши. Не слишком сильный физически, Билли был быстр и ловок; ему удалось ударить Сандермира прежде, чем тот успел сложить пальцы в кулак. Удар пришелся в нужное место – расквасил нос, и кровь фонтаном брызнула на лицо и рубашку зарвавшегося мерзавца.
– Скотина! Холоп вонючий! Уж я тебя отсюда выкурю – а потом прикончу. Прикончу, так и знай, ублюдок, кто б ты ни был!
С этими угрозами Сандермир капитулировал, вскочил на коня и галопом помчался по проселку. Мейси обняла Пейши. Собирался народ – местные, цыгане, лондонцы спешили на крики и шум борьбы. Растолкав остальных, из толпы выскочил Вебб, увидел свою жену в компании Мейси и Билли.
– Ах ты, гаджо! Какого черта…
– Этот человек спас мою честь, Вебб, – всхлипнула Пейши. – Не трогай его. И румны не трогай.
И Пейши отерла лицо ладонью, размазывая кровь.
Мейси достала из рюкзака носовой платок, намочила холодной водой и приложила к порванной мочке.
– Садись вот здесь. Ну-ка, я посмотрю, что там такое.
Пейши позволила усадить себя, Мейси занялась ранкой, а Билли рассказал Веббу о том, что произошло. Вебб было хотел броситься вслед за Сандермиром, но Билли преградил ему дорогу.
– Слушай, парень, я знаю, что ты чувствуешь, только лучше тебе остыть. Он тебя засудит, как пить дать, в тюрьму упечет до конца твоих дней. Подумай-ка, что тогда станется с твоей дочкой и с женой?
Вебб вскинул обе руки к тулье шляпы – и бессильно уронил. Отвернулся от людей, взвыл, будто обращаясь к богу, который не мог его слышать. Это был громкий, исполненный муки вой; он исходил не из горла, а из самого нутра – и распугал всех любопытных. Пейши подбежала к мужу, Вебб крепко обнял ее – так, что ногти побелели. В следующий миг она отстранилась и взяла его руку. На запястье, изнутри, белел шрам. Пейши прижалась к нему своим собственным шрамом – как в день цыганской свадьбы, когда кровь из ранок жениха и невесты смешивается.
Билли только головой покачал:
– Завоешь тут. Я бы на его месте тоже выл. Хорошенькое дело. Пожалуй, завтра утром кто-то работы лишится – либо я, либо этот парень.
Полоща окровавленный платок, чтобы снова приложить его к ранке, Мейси поймала себя на нервной дрожи.
– В голове не укладывается. Так себя вести – притом средь бела дня!
– Что тут скажешь? Не хотелось бы мне снова пересечься с этим типом, – пробормотал Билли.
– Вас, Билли, просто Бог послал. Вы не ранены?