Независимость мисс Мэри Беннет
Шрифт:
— Очень.
— Который час? Я проторчала на этом дереве целую вечность.
— В классной комнате время чая.
— В таком случае идемте. Попьете чаю с нами.
— Полагаю, мне сначала следует заручиться разрешением миссис Дарси.
— Пф! Чепуха! Я возьму вину на себя.
— Подозреваю, вы частенько берете вину на себя, чумичка.
— Ну, я не слишком пай-дочка, — сказала она, и кудри затанцевали в такт сложных па, которые она выделывала на мощенной плитами дорожке. — Я начну выезжать в следующем году, когда мне стукнет восемнадцать, но мама боится,
— О, я убежден, что успех вы будете иметь, — сказал он с улыбкой.
— А мне все равно! Меня зашнуруют в корсет подпирать мои груди, уложат мои волосы в прическу, намажут мне лицо всякими притираниями, заставят меня ходить с солнечным зонтиком, если я пойду погулять на солнце, запретят мне ездить верхом по-мужски и вообще превратят мою жизнь в сплошные мучения. И все для того, чтобы добыть мне мужа! Да это я могу и без лондонского сезона! Потому что за мной закреплены девяносто тысяч фунтов. Вы когда-нибудь слышали про человека, который потребовал бы посмотреть в зубы кобылке, стоящей вполовину меньше?
— Э… нет. Только я не думаю, что возраст кобылки вызывает сомнения, и он скорее всего и смотреть в них не захочет.
— А! Вы из тех, кто обливает холодной водой!
— Боюсь, что так.
Она проделала еще одно па.
— Они заставят меня сюсюкать и запретят говорить то, что я думаю. И все впустую, Оуэн. Я замуж не собираюсь. Когда стану совершеннолетней, я куплю ферму и буду жить там, может быть, с Мэри. Говорят, — сказала она театральным шепотом, — что я очень на нее похожа.
— С Мэри я, Джорджи, не знаком, но, да, вы бесспорно на нее похожи. Как вы распорядились бы своей жизнью, будь у вас свобода выбирать?
— Стала бы фермером, — ответила она без колебаний. — Мне нравится ощущать землю, выращивать что-то, запах хорошо содержащегося скотного двора, мычание коров… Ну, да это не важно. Мне никогда не позволят стать фермером.
— За кого бы вы ни вышли, вы всегда можете по примеру Марии Антуанетты обзавестись маленькой фермой и играть в фермера.
— Играть? Пф! Кроме того, моя голова мне нравится у меня на плечах. Она была очень глупой женщиной.
— Мой отец — фермер в Уэльсе, но, признаюсь, я не мог дождаться, когда покину скотный двор и коров. Их ведь, знаете ли, надо доить в неслыханную рань.
— Я знаю, олух. — Ее глаза мечтательно затуманились. — Ах, как мне нравятся коровы! И грязные руки.
— Чтобы доить, они должны быть чистыми, — прозаично сказал Оуэн. — А кроме того, теплыми. Коровы не терпят холодных рук на своих сосцах.
Они вошли в дом через заднюю дверь, существование которой слегка ошарашило Оуэна, и начали подниматься по выщербленным ступенькам видавшей виды лестницы.
— Что вам может нравиться больше фермы, Оуэн?
— Академия. Я занимаюсь науками и надеюсь стать оксфордским профессором. Моя специальность — классики.
Она притворно поперхнулась.
— Э-эрк! Какая неописуемая занудь!
Они прошли по нескольким бесконечно длинным и затхлым коридорам и теперь остановились перед дверью, как бы просящей, чтобы ее покрасили.
Просто не верилось!
— Классная комната! — объявила Джорджи, обводя ее широким жестом. — Девочки, это тьютор Чарли, Оуэн. Оуэн, это мои сестры. Сюзанна — Сьюзи — почти шестнадцать, Анне тринадцать, а Катерине — Кэти — десять. А это наша гувернантка мисс Фортескью. Она — прелесть, и мы ее любим.
— Джорджиана, вы не можете приглашать джентльменов на чай! — сказала прелесть мисс Фортескью, не потому, что была излишне осторожной, предположил Оуэн, но зная, какими неприятностями может обернуться ее выходка, если станет известной ее маменьке.
— Еще как могу. Садитесь, Оуэн. Чаю?
— Да, пожалуйста, — не желая отвергнуть эту чудесную возможность познакомиться с сестрами Чарли, сказал Оуэн. К тому же чай был сервирован в его вкусе — три разных сорта кексов, глазированные булочки — и ни единого куска хлеба с маслом.
Час с женской частью семьи Дарси околдовал его.
Джорджи была бесподобна; если ее убедят облечься в модное платье и болтать на светски приемлемые темы, она возьмет Лондон штурмом даже и без этих девяноста тысяч фунтов. А с ними каждый холостяк нацелится на нее, и некоторые с такой покоряющей внешностью и галантностью, что, подумал Оуэн, устоять она не сможет. Позднее он отказался от этого вывода. Стальная натура, Джорджи:
Сьюзи была более светловолосой, чем остальные, но не до белобрысости бровей и ресниц. Голубые глаза и шелковистые льняные волосы. Чрезвычайно гордая ее талантом мисс Фортескью достала ее рисунки и картины, которые, должен был признать Оуэн, далеко превосходили обычные маранья и мазню школьниц. По натуре она была тихой, даже застенчивой.
Анна более темноволосая, чем остальные, и единственная с карими глазами. Какое-то скрытое высокомерие указывало, что она — дочь мистера Дарси, но она обладала и обаянием Элизабет и была очень начитана. Ее целью, сказала она без ложной скромности, было писать трехтомные романы в духе мистера Скотта. Приключения привлекали ее больше любовных воздыханий, а девицы, томящиеся в подземельях замков, это вообще глупость.
Кэти была еще одной каштанововолосой, но если глаза ее брата были серыми, а Джорджи зелеными, то у нее они отличались глубокой синевой, поблескивавшей шаловливостью бесенка. Она сообщила Оуэну, что отец отшлепал ее за сдабривание его постели патокой. И не проявила ни малейшего раскаяния. Единственной ее честолюбивой целью, казалось, было схлопотать побольше шлепков, что, истолковал Оуэн, как способ продемонстрировать, что она любит отца и не боится его.
Было ясно, что все четыре девочки истосковались по обществу взрослых, и Оуэн обнаружил, что жалеет их. Их статус был статусом сказочных принцесс, и подобно всем сказочным принцессам, они были заперты в башне из слоновой кости. Ни одна не была кокеткой и ни одна не считала свою жизнь достаточно интересной, чтобы завладеть разговором; они искали узнать мнения Оуэна и сведений об огромном мире снаружи.