Независимость мисс Мэри Беннет
Шрифт:
— Мне нечего сказать. Я признаю свое поражение, — сказала она.
— Элизабет, этого мало! Если ты будешь молчать, мы никогда не сможем положить конец разлому между нами! Когда-то давным-давно, когда Джейн была так больна после рождения Роберта, она сказала в полубреду, что ты решила принять мое предложение, только увидев великолепие Пемберли.
— Ах, эта одна легкомысленная фраза! — вскричала она, прижимая ладони к горящим щекам. — Даже Джейн не знает, когда я шучу! Я подразумевала совсем не то и понятия не имела, что Джейн воспримет мои слова всерьез! — Она встала на колени перед его креслом, устремив на него глаза, сияющие нежностью. — Фиц, я действительно тебя полюбила, но не из-за Пемберли. Я влюбилась в твое щедрое
Глядя на нее сверху вниз, он понял, что вновь покорился этим сияющим внутренним светом глазам, этим чудесным сочным губам.
— Я бы хотел поверить тебе, Элизабет, но статуя не лжет.
— Нет, лжет. — Может быть, если ей не смотреть на него, а тут у его ног это было много легче, она сумеет объяснить ему. — Я попробую объяснить, Фиц, но не заставляй меня смотреть на тебя, пока я не выговорюсь. Пожалуйста!
Он положил руку ей на волосы.
— Обещаю. Скажи мне.
— Акт любви вызвал во мне невыносимое отвращение. И все еще вызывает! Я нахожу его жестоким, животным… и никак уж не актом любви. Он обернулся для меня физическим страданием и душевной потерей. Тот Фиц, которого я люблю — не этот мужчина! Он не может быть этим мужчиной! Унижение! Опозоривание! Я не могла этого вынести и вот почему превратилась в статую. Со временем я начала молиться, чтобы ты перестал меня посещать, и со временем ты перестал. Но почему-то это ничего не изменило.
Фиц смотрел в огонь сквозь стенку слез. Единственное, что никогда не приходило ему в голову! То, в чем он видел доказательство силы своей страсти, ей представлялось поруганием, изнасилованием. Она вступила в брак настолько девственно-наивная, что его плотская сторона была для нее тайной за семью печатями. Но поскольку она была из этой семьи, я не считал ее такой обереженной. Ведь в юности ее мать, наверное же, была той же Лидией, и ее дочери, казалось, не могли не знать про физическую сторону любви.
— Полагаю, — сказал он, смигивая слезы, — мы, мужчины, считаем, будто наши жены оправятся после шока первой ночи и научатся получать наслаждение из того, что Бог, безусловно, предназначил быть большим наслаждением. Но, возможно, некоторые женщины слишком умны и слишком чувствительны, чтобы оправиться от шока. Женщины вроде тебя. Я крайне сожалею, но почему, Элизабет, ты мне никогда об этом не говорила?
— Я не думала, что тот мужчина меня поймет.
— Отдели его от меня.
— В тебе много мужчин, Фиц, со многими секретами.
— Да, у меня есть секреты. Некоторые я расскажу тебе. Просто не сомневайся, что те, которые я скрою от тебя, никак с тобой не связаны. Их я доверю Чарли, моему наследнику и моему кровному сыну. — Он начал ритмично гладить ее по волосам, будто не замечая этого. — Тот мужчина, как ты его называешь, неотъемлемая часть меня! Ты не можешь отделить его от целого. Я был бесчувственным животным, теперь я способен это видеть, но по невежеству, Элизабет, не нарочно. Я люблю тебя больше, чем любил Неда, больше, чем моего сына или моих дочерей. И теперь, когда я выбрал задние скамьи, у тебя не будет соперников в Вестминстере.
— Ах, Фиц! — Она подняла голову и потянула его к себе, чтобы поцеловать медленно и томно. — Я люблю тебя не меньше!
— Что ставит нас перед исходной проблемой, — сказал он, пододвигаясь в кресле так, чтобы она могла втиснуться рядом с ним. — Возможно ли вдохнуть жизнь в статую? Могу ли я стать Пигмалионом твоей Галатеи?
— Мы должны попробовать, — ответила она.
— Вероятно, не так уж плохо, что такое положение вещей длилось столь долго. Мне пятьдесят. И я способен контролировать свои первозданные потребности надежнее, чем тридцатилетний мужчина. И вдохнуть в тебя жизнь всецело зависит от меня. — Он снова ее поцеловал, как в первые чудные дни их помолвки. — Тебе требуется то, что мне дается трудно. Нежность.
— Я возлагаю надежды
— Так мне посетить твою постель?
— Да, пожалуйста. — Она вздохнула и положила голову ему на плечо. — Я надеюсь, что обрету счастье, но сильно опасаюсь за счастье Мэри. Если она выйдет за Ангуса, брачная жизнь обернется для нее шоком. — Она хихикнула. — Впрочем, она не так невежественна, как была я. Знаешь, Фиц, когда мы собрались в мэноре Шелби на похороны мамы, она прямо-таки отпечатала мне, что хотела бы, чтобы Чарльз Бингли закупорился пробкой ради здоровья Джейн! Она такая практичная!
— И будет топтать беднягу Ангуса вдоль и поперек!
— Очень опасаюсь, что тут ты абсолютно прав. Да, она изменилась во многих отношениях, но по-прежнему остается предвзятой, упрямой и решительной, какой всегда была.
— Будь благодарна, Элизабет, что Чарли сказал ей, как она визжит. Подумай, от скольких песен мы были избавлены!
Отказавшись взять на себя роль официального председателя, Фиц устроил конференцию за круглым столом касательно золота. Присутствовали Элизабет, Джейн, Китти, Мэри, Ангус, Чарли, мистер Мэтью Споттисвуд и сам Фиц. Он со всем тщанием объяснил четырем дамам, что у каждой есть право голоса, что каждый их голос равносилен голосу джентльмена, а поскольку мистер Споттисвуд права голоса не имеет, то они, объединившись, могут одержать победу над джентльменами четырьмя голосами против трех. Это сбило с толку Джейн и Китти, но приятно взволновало Элизабет и Мэри. Однако оказалось, что Фиц, хотя и отказался быть официальным председателем, был твердо намерен вести собрание по всем правилам. Он постучал пресс-папье по буквально круглому столу.
— Каждый приют будет носить название «Приют Детей Иисуса», а мы будем именоваться Основателями с большой буквы. Поскольку число голосов у нас нечетное — семь, — иметь официального Председателя-Основателя необязательно, — объявил Фиц.
Послышались шорохи и шепотки.
Фиц стукнул пресс-папье.
Наступила тишина.
— Имеется одна тысяча двадцать три золотых слитка, каждый весом десять фунтов, — сказал Фиц тоном учителя. — К удивлению Мэтью и моему, мы обнаружили, что отец Доминус избрал для своих слитков торговый вес, а не тройский, принятый для драгоценных металлов. В результате слитки эти весят полные шестнадцать унций на фунт, а не двенадцать унций, составляющих тройский вес. Это увеличивает их стоимость на одну четверть, иначе, на четыре унции. Аптекарь, столь искусный, как отец Доминус, имел какие-то основания поступать так. Я предполагаю, он предпочел отливать слитки весом отличным от избранного правительством и все же удобным для переноски. Даже ребенок способен нести десять торговых фунтов.
— То есть он заставлял детей носить их? — спросила Мэри.
— В пределах пещер — безусловно. — Он подождал других вопросов, затем продолжил: — Из-за своих обширных колоний и торговых путей наша собственная Британия стала источником золота для ряда европейских стран, желающих создать денежную систему, опирающуюся на золото. И они покупают золото у Британии.
— Но как платят за золото? — спросил Чарли.
— Сырьем и другими товарами, в которых Британия нуждается, но сама производить не может. Уголь у нас в изобилии, но наши железные руды истощены, как и наши собственные запасы металлов для варки стали и меди. Мы не можем выращивать достаточно зерна, чтобы прокормить население. Список этот можно продолжать буквально до бесконечности. Однако и запасы золота невелики, хотя некоторые количества поступают из Индии, а некоторые из других стран былой Ост-Индской компании. Однако это означает, что мы, Основатели, сидящие здесь вокруг стола, находимся в прекрасном положении, так как невозможно доказать, что наше золото когда-либо было золотом правительства.