Неждана из закрытого мира, или Очнись, дракон!
Шрифт:
— Точно! — третий хлопнул себя по лбу, потом полез в большой кисет, висевший у него на поясе.
Достал завёрнутый в тряпицу ларчик, маленький, с ладонь, открыл. Внутри, на белой тряпочке, лежал камушек, на слюду похожий, только более прозрачный и обточенный красиво.
— В руку возьми, — велел мне, протягивая ларчик на ладони.
— Опять колоться будет? — опасливо спросила я, беря камушек в руку, раз уж велели.
— Нет, — мотнул дружинник головой, внимательно глядя на камень, который спокойно лежал в моей ладони и светиться или что-то ещё делать не собирался.
— Ничего, —
— Избранная, — довольно улыбнулся дружинник, вновь протягивая ларчик, куда я вернула камушек. После чего вновь завернул его в тряпицу и аккуратно убрал в кисет.
— Так камень же не поменялся, — указала я на очевидное.
— Вот и радуйся, не порченная, значит, — хмыкнул второй. — А то получила б плетей за нарушение княжеского указа. А так — с нами поедешь.
— Слава богам, ещё одну нашли, — первый встал и откинул полог, через который я входила, чуть не столкнувшись с Данкой. — Избранную нашли, обе проверки прошла, — сообщил он главному.
Тот махнул мне рукой, чтобы подошла, Данку же первый затянул в шатёр и вновь опустил ткань.
— Чья дева? — обратился главный к толпе.
— Моя, — батюшка шагнул вперёд.
— Забираем к князю, — известил его главный. — Час на сборы и прощание. Проследите, — это уже стоящим в строю дружинникам.
Трое шагнули вперёд, встали рядом со мной. Чтобы не сбежала, что ли?
Сзади шатра показалась Данка, пристроилась к нам, так мы и пошли, словно под конвoем, провожаемые завистливыми взглядами и шёпотками. Отбор ещё не закончился, все, кроме моей семьи, оставались на поляне. Шли мы молча, пытаясь осознать, что же сейчас случилось, и как на это реагировать, даже обычно болтавший без умолку Утеш притих.
— Не отдам! — первой подала голос матушка.
— Эх, мать, да кто ж тебя спрашивать-то будет? — с сочувствием в голосе возразил один из дружинников. — Княжий приказ.
— Куда ж вы её? — жалостливo глядя на меня, спросила бабушка.
— Коли б знали! — пожал плечами второй. — Мы ж тоже люди подневольные, велели искать и привозить — ищем и привозим. А куда потом девок этих, только князь знает, да приближённые его. Только вряд ли на плохое что.
— Не переживайте, бабушка, — вмешался третий. — Избранных в терем на княжьем дворе селят, кормят с княжьего стола, наряды красивые шьют. Хорошо всё будет.
— И много их там, избранных тех? — подал голос батюшка.
— Ваша восьмая.
Было видно, что дружинники сочувствуют семье, у которой забирали дочь, старались успокоить, как могли. Прав второй — они люди подневольные, приказы исполняют, как велят, но и у самих, поди, семьи есть, дочери, сёстры, понимают, каково это — дитя своё в неизвестность отправлять.
— Значит, не в невесты, — тихонько пробормотала Данка. — Куда столько?
— Может, и в невесты, — задумчиво протянул второй. — Вот только неизвестно, кто женихи.
Мы как раз подошли к дому.
— Вещей соберите, чтобы в одной руке унести, вторая свободная быть должна, — сказал первый дружинник.
— Опять колоть будете? — насторожилась я.
— Мы уже не будем, — усмехнулся первый. — Приказ такой.
— Да как же так?! — всплеснула руками бабушка. —
— Дадут ей и перину, и вещи зимние, — вздохнул первый. У меня появилось чувство, что не в первый раз он такой разговор ведёт, и даже не в пятый. — Одежду на первое время соберите и вещи памятные, остальным князь обеспечит.
— Собирали-собирали доченьке приданное, чтобы не хуже, чем у людей, — тихонько всхлипнула матушка. — А теперь голую-босую в чужие люди отправлять. Как так можно-то?
— Да будет у неё всё! — чуть не взвыл второй. — Вон, у вас ещё одна невеста подрастает, ей точно сгодится.
Наверное, что-то сгодится, да. Хотя у Данки и свой сундук полон, и перина имеется, но и моя перина сгодится, и постельное не лишним будет, и рубахи вышитые, и полотенца. А вот сарафаны мои ей малы будут, и валенки, и шубейка — сестра, хоть и младшая, а меня на полголовы выше и телом фигуристей. Ну да сарафаны надставить можно, а зимнее двоюродным пристроить, у тётки Поздняши три соплюшки подрастают, будет, кому доносить.
В общем, спустя полчаса я в последний раз вышла из отчего дома, под рыдания родни — не плакал только батюшка, даже дедушка Твердята и братцы слезу пустили. У самой слёзы текли, не переставая, как осознала, что никогда никого из них не увижу. Никаких княжьих хором, нарядов и еды вкусной не нужно, если плата за то — разлука с близкими, да только кто ж меня спрашивает?
У ворот нас встретила целая толпа — родня с матушкиной и батюшкиной стороны так же кинулась заливать меня слезами и душить объятьями, соседи и прочие односельчане наблюдали за всем этим и перешёптывались, а в сторонке, кучкой и почти все верхом, ожидали княжьи дружинники.
Кажется, отбор уже закончился, и я оказалась единственной избранной на всё село.
Я переходила из объятий одной причитающей тётушки или сестры к другой, злилась, что они все на меня накинулись, а я хотела бы эти последние минутки с матушкой провести, и едва не задыхалась от жары — бабушка Пороша всё же нацепила на меня меховую душегрейку, а поверх неё ещё и тёплую шаль накинула. Не в руках унести, так хоть на себе. А ногам было неудобно в сапожках, которые батюшка в этом году Утешу на вырост привёз, а сейчас их на меня надели, чудом, но налезли.
Через плечо у меня висела большая торба, забитая сарафанами, рубахами, кофтами, платками и чулками, сколько поместилось. Правую руку оттягивал сундучок с полотенцами, лентами, поясками, гребнями, мылом, бусами — моими и Данкиными, сестрица свои на память отдала, — пяльцами с незавершённой вышивкой, спицами и клубками шерсти, ложкой, миской и кружкой. Кажется, матушка с бабушкой ещё что-то туда наложили, уже не видела.
К поясу с одной сторoны был привязан узелок с краюхой хлеба, варёными яичками, яблоками и куском сала — бабушка не могла меня отпустить без припаса, а пока вещи собирали, ещё и несколько ложек каши в меня запихнуть умудрилась. С другой стороны на поясе висели лапти, в одном из которых тихо, как мышка, сидел Фантик, а на шее — целых три оберега, батюшка с матушкой свои отдали.