Нежданная любовь
Шрифт:
— Она ошиблась.
— Значит, вы знали мою мать? — быстро спросила Венеция. — Она умерла, когда мне было всего десять лет, и я едва ее помню. Мы редко виделись с ней — она и папа постоянно были в отъезде, а портретов ее никогда не рисовали. А если и рисовали, то папа их уничтожил, когда она умерла. Он не мог выносить, даже когда произносили ее имя, и запрещал упоминать о ней! В Андершо только няня позволяла себе говорить о матери. По-моему, это странный способ проявления любви, но папа вообще был странным человеком. Я похожа на мать?
— Некоторым могло бы так показаться. Насколько я помню, ее черты были совершеннее ваших, но у вас более золотистые волосы, более голубые глаза и куда более приятная улыбка.
— Господи, опять вы болтаете чушь! Вы не можете помнить спустя столько лет, какие глаза и волосы были у моей матери, так что перестаньте меня
— Да, мэм, — покорно отозвался Деймрел. — Я бы охотнее поболтал о ваших глазах или хорошеньких губках, которые вы абсолютно несправедливо описали как «умеренно красные».
— Не могу взять в толк, — строго заметила Венеция, — почему вы упорно вспоминаете эпизод, о котором лучше забыть?
— Не можете? — Он протянул руку и приподнял ее подбородок длинными пальцами. — Очевидно, чтобы напомнить вам, дорогая моя, что, хотя сейчас я обязан вести себя как гостеприимный хозяин, это всего лишь внешний лоск, — и бог знает, почему я должен вам это говорить!
Она отвела его руку и усмехнулась:
— Не думаю, что ваши понятия о поведении гостеприимного хозяина сочли бы приемлемыми в высшем обществе. И более того, пора бы вам прекратить стараться выглядеть в глазах окружающих хуже, чем вы есть на самом деле. Вы приобрели эту привычку, когда были молоды и глупы — при ваших тогдашних обстоятельствах это вполне понятно. Впрочем, Конуэй тоже любил похваляться передо мной жуткими выходками, которые проделывал в Итоне. Большая их часть была выдумкой.
— Благодарю вас, но мне не было нужды выдумывать. Какими немыслимыми добродетелями вы пытаетесь наделить меня? Чувствительностью? Деликатностью? Принципиальностью?
— Ничего подобного, — ответила Венеция вставая. — Я оставляю за вами все пороки, на которые вы претендуете. Мне известно, что вы игрок, отчаянный повеса и к тому же обладаете вздорным характером, но я не настолько неопытна, чтобы не заметить в вас одну добродетель и одно хорошее качество.
— И это все? Какое разочарование! Что они из себя представляют?
— Широкую осведомленность и доброту, — отозвалась она, беря его за руку и направляясь вместе с ним к дому.
Глава 7
Эдуард Ярдли вернулся в Незерфолд недовольный, но без опасений, что Деймрел может оказаться его соперником. Хозяин Прайори не понравился ему, и он не увидел в его внешности и манерах ничего, что могло бы привлечь Венецию. Педантичный во всем, Эдуард считал, что легкомыслие Деймрела недостойно знатного человека, а его привычка резко обрывать разговор способна вызвать только отвращение. Что до внешности Деймрела, то в ней не было ничего особенного. У него хорошая фигура, но лицо чересчур смуглое, с неправильными чертами, и одевается он не слишком модно. Как считал Эдуард, женщин часто очаровывают франты, и, если бы Деймрел носил желтые панталоны, блестящие как зеркало ботфорты, жилет в обтяжку, пышный шейный платок, рубашку с длинными манжетами, перстни на пальцах, а на поясе у него позвякивал бы мешочек для часов, Эдуард мог бы счесть его опасным. Но на Деймреле были простая куртка для верховой езды, бриджи из оленьей кожи, скромный галстук, а из украшений лишь перстень с печаткой и монокль. Он даже не обладал спортивной фигурой, хотя по слухам был первоклассным наездником. Эдуард ожидал увидеть светского щеголя, вспоминая невероятные истории, распространявшиеся по всему Йоркширу. Он льстил себе, что не верил доброй их половине: например, о благородной римской даме, бросившей мужа и детей, чтобы отправиться с Деймрелом в круиз по Средиземному морю на яхте, которую он демонстративно назвал «Коринф» [23] , или об ослепительной красавице, которая, пользуясь его покровительством, запомнилась всей Европе благодаря розовым лепесткам, которые он рассыпал на полу ее апартаментов, и целому морю розового шампанского, закупленного для ее нужд. Эдуард, с полной серьезностью пытавшийся подсчитать стоимость этих причуд, не верил подобным россказням и, встретившись с Деймрелом лицом к лицу, утвердился в своем скептицизме. Он не боялся, что благоразумная девушка, вроде Венеции, позволит ослепить себя мишурным блеском, но, возвращаясь из Прайори, испытывал явное облегчение. Деймрел мог избрать Венецию объектом своей галантности, хотя и не казался особенно впечатленным ее красотой, но Эдуард, знавший себе цену, не опасался, что его затмит в ее глазах этот неприятный и бесцеремонный тип. Конечно, женщинам недостает здравомыслия,
23
Коринфянами (по названию древнегреческого города Коринфа) именовали распутников.
Самое худшее во всей этой истории, решил Эдуард, — вред, который может быть причинен репутации Венеции, если станет известно о ее ежедневных визитах в Прайори. Эта возможность настолько его тревожила, что он рассказал обо всем матери.
Миссис Ярдли, добродушная маленькая женщина, была настолько невзрачной, что никто не подозревал, каким глубоким и страстным было ее преклонение перед единственным сыном. Ее кожа имела оттенок пергамента, губы были тонкими и бесцветными, голубые глаза — поблекшими, а волосы, покрытые вдовьим чепцом, неопределенного, серовато-песочного цвета. Миссис Ярдли не отличалась разговорчивостью и слушала рассказ Эдуарда без комментариев и без малейшего отблеска эмоций на лице. Только когда он как бы мимоходом сообщил ей, что Венеция ежедневно навещает Обри в Прайори, в ее глазах появился слабый проблеск чувств, который исчез так же быстро, как появился… Эдуард не заметил этого и продолжал разъяснять матери сложившуюся ситуацию, как обычно не спрашивая ее мнения, а просто информируя. Когда он сделал паузу, она тихо произнесла «да», никак не выражая свое отношение к услышанному. Как правило, Эдуарда удовлетворяла подобная скудная реакция, но сейчас он счел ее недостаточной, потому что, рассказывая матери, как разумно поступила Венеция, посещая Прайори, когда там находилась ее няня, он противоречил собственным убеждениям и ждал подтверждения.
— Вполне естественно, что Венеция так поступила, — сказал Эдуард. — Ты ведь знаешь, как она любит Обри.
— Да, конечно. Он многим ей обязан, я всегда это говорила, — отозвалась миссис Ярдли.
— Хорошо бы он это понимал. Но Обри принимает псе как должное. Самое главное, что в визитах Венеции нет ничего дурного.
— Разумеется.
— При таких обстоятельствах, да еще когда там няня… И в конце концов, она уже не юная девушка. Не вижу, чтобы это могло дать почву для сплетен.
— Я тоже.
— Конечно, мне не нравится, что ей приходится поддерживать знакомство с таким человеком, но, полагаю, я дал ему понять, как обстоят дела, — просто намекнул на случай, если ему вздумается за ней приударить. Не то чтобы я этого опасался — мне не показалось, что Венеция произвела на него впечатление.
— Едва ли она в его вкусе.
Лицо Эдуарда прояснилось.
— Безусловно. Ему наверняка скучны добродетельные женщины. К тому же Венеция отлично соображает. Под ее внешней веселостью кроется топко чувствующая натура, так что она не станет поощрять ухаживания его лордства.
— Я в этом уверена.
Эдуард выглядел успокоенным, но, потеребив шнур портьеры, раздраженно промолвил:
— Тем не менее ситуация возникла довольно неловкая. Я бы крайне неохотно поддерживал знакомство с лордом Деймрелом, даже если бы мы жили достаточно близко от Прайори, чтобы наносить туда частые визиты, хотя в таком случае я, возможно, считал бы это своей обязанностью. Но одолевать каждый день тридцать миль — нет, это полностью отпадает!
— Да, дорогой, ты абсолютно прав! Не думаю, что тебе вообще следует туда ездить. Через день-два Обри станет лучше, и он сможет вернуться домой. Да и лорд Деймрел вряд ли долго пробудет в Прайори. Он ведь никогда так не делает, верно?
Такая перспектива почти полностью облегчила тревоги Эдуарда, а на следующий день, сопровождая мать на званый обед в Эбберсли, он окончательно успокоился, обнаружив, что хозяйка дома не придает событиям никакого значения.
В этом Эдуард ошибался, но леди Денни не нравились склонные к сентенциозности молодые люди, и она постаралась скрыть волнение, которое ощущала с тех пор, как сэр Джон сообщил ей новости. Сэр Джон узнал их от Деймрела, которого встретил в Тереке, и охарактеризовал их жене как нечто абсолютно обыденное. Леди Денни испуганно вскрикнула, и муле уставился на нее, подняв брови, а когда она осведомилась, какие меры следует предпринять, он сначала попросил объяснить, о чем идет речь, а получив недвусмысленные объяснения, сухо посоветовал жене не болтать чушь и углубился в книгу.