Нежданный гость
Шрифт:
Он помолчал, будто надеясь, что история даст ему ответ. Но история уже ответила: Клэр взялась не за свое дело и этим предала его. Целиком и полностью.
— Если бы ты пошла к британцам, — продолжал он, — если бы они узнали обо мне и выследили меня, упрятали бы лет на десять, а то и двадцать. И своим я тоже ничего не мог сказать. Я не за себя боялся. Тебя бы нашли и убрали. И вот я без конца бродил по улицам и думал: кто хуже, свои или британцы. Будто песня застряла в мозгу и крутится без остановки. В тот день, когда ты должна была улетать, я поехал в аэропорт и смотрел, как пассажиры по одному проходят в самолет, а потом смотрел в небо и ждал, пока он не превратился
— Найл… — еще раз попыталась она.
Он мотнул головой и уставился на ноги Андрьеда. Даже если и привык к огорчениям, все равно это удар ниже пояса. Что тут скажешь? Они посидели в молчании, затем он взглянул на нее. Пожал плечами и издал короткий смешок:
— Ха!
— Я оказалась глупее, чем ты думал, — произнесла она.
Он еще раз мотнул головой:
— Черта с два. Это я вроде как получил по заслугам. Вся эта история — сплошная дурость. Весь план. Я же был совсем мальчишка. И вовсе не самый опытный из всех. До этого задания только камнями бросался на улицах. Потому-то меня и выбрали.
— Ты казался старше всех моих знакомых.
— Ну да, я пыжился изо всех сил. Но, по сути, был совсем сопляк, иначе знал бы, что нельзя впутывать в дело женщину. Да еще и свою. Черт, как ты меня тогда зацепила!
Ноющая боль в сердце. Непонятно, от жалости или от облегчения. Она сложила руки на груди:
— Послушай, Найл, это не главное. Главное, что ты… мы… никого не убивали. То есть не стали причиной ничьей смерти. Вот в чем все дело. Подумай как следует.
Он пожал плечами и повесил голову:
— Ну да, наверно. Но не для меня. Тебе не понять. Я был солдатом. А для солдата убийство не грех.
— Возможно; но в вашей войне гибли не только солдаты.
Найл попытался что-то сказать, но резко замолчал — мимо шли те трое пожилых людей, которых она уже видела раньше. Опять опустил голову и прикрыл лицо ладонью.
Она тоже отвернулась и на мгновение испытала чувство, с которым Найл, наверно, жил последние четверть века.
— Так это был ты — мне не показалось? — спросила она, когда троица скрылась из виду.
— Вокруг тебя вечно люди. На твоей улице тебя даже полиция знает, так что сама понимаешь. И я не знал, на чьей ты теперь стороне. Поэтому долго просто следил за тобой. Иногда по газетам, по Интернету, иногда сам.
Значит, она его все-таки видела, только не в Каире и точно не в Америке. Ему бы не дали визу. Но, возможно, в Англии, и совершенно точно — в Париже. Сегодня утром. Он ушел в тень, сделался невидимкой, скрывался, потому что не знал, как сообщить ей, что жив. И нужно ли сообщать. Но не сумел окончательно отречься от нее и не хотел потерять из виду.
Во всяком случае, не хотел потерять из виду деньги. А сам, скорее всего, без гроша.
— Как ты жил?
— Перетащил свою задницу по морю в Англию и нашел работу, грузил камни или швырял песок. Работа поденная, для такой прошлое не важно. Когда появлялся кто-нибудь из Северной Ирландии, я уходил. Чтобы не отвечать на вопросы.
Он не стал пускаться в подробности, и она не расспрашивала.
— Узнал, что ты вышла замуж, — продолжал он. — Писали в английских газетах. Узнал, чье имя ты взяла. Слуги британской короны. Вот тут я и решил, что это неспроста. И уехал подальше, как сумел, у меня же не было ни паспорта, ни денег, чтобы купить надежный. Надолго уехал. Видел, как ты рисуешь.
— Я тебя не предавала, — ответила она. —
А за Эдвардом он тоже следил? Ведь это враг, вдруг обретший плоть, чья жизнь на этой земле так тесно связана с его жизнью. Видел, как Эдвард утром вышел из дому, высокий, плотный, в хорошо сшитом костюме, как протянул ухоженную руку с семейным перстнем на одном пальце и обручальным кольцом на другом, как открыл дверцу ожидающей его машины? Ее Эдвард, который все эти годы был ей защитой. Ее Эдвард глазами Найла. Наверное, Найл покачал головой и сказал себе: «Вот, значит, кого она выбрала».
Ее Эдвард. Клэр вздрогнула. Взглянула на часы. Через два часа Эдвард вернется домой вместе с помощником министра, а потом начнут собираться гости.
Все возлагают на нее такие надежды. Это на нее-то! Думают, что она такая светлая, бежевая, сдержанная. Умеет держать себя в руках, сохранять спокойствие, знает свое дело. Она вылепила из себя нечто совершенное. Но до совершенства ей далеко. Как до луны. И все равно все от нее этого ждут. Вот и Найл чего-то ждет от нее. Того, чего она не может ему дать.
— Но почему сейчас? — спросила она неожиданно резко. И продолжила более мягким тоном: — Если ты следил за мной все это время, подозревал, что я работаю на британцев, почему только сейчас решил спросить о деньгах? Почему именно сегодня?
Найл хрустнул пальцами и отвел взгляд:
— Из-за цветов. Я как-то зашел сюда, чтоб укрыться, и сразу понял, что ты сюда приходишь одна, посидеть. Близко от дому, и все вокруг в цветах — и я сказал себе: здесь я поговорю с ней наедине. Тут ей не к кому будет бежать. Только вот чертов парижский дождь.
— Сегодня первый солнечный день, — сказала она.
Он опустил руки и кивнул.
Она вздохнула. Как хорошо он ее знает!
— И все-таки почему теперь? Если ты боялся, что я на тебя донесла, почему не рискнул ни прошлой весной, ни осенью, ни летом? Или десять лет назад?
Найл внимательно смотрел на нее, словно раздумывая, можно ли быть откровенным. Наконец произнес:
— Потому что, когда закрыли Мейз[63], Киарана Перселла перевели в другую тюрьму, и там он встретил парня, с которым я раньше работал на буровой в Северном море. Платили прилично, и ребята были хорошие, я там и подзадержался. И вот они разговорились насчет татуировок и как полиция Ольстера выслеживает бойцов армии, потому что тогда как раз кое-кто менял имена, и тут этот парень говорит Киарану, что знаком с парнем, который делает вид, что с юга, а сам из Дерри, — он меня по акценту раскусил, примерно метр восемьдесят, черноволосый, а глаза светлые, как небо зимним утром, уверяет, что уехал из Ирландии в восемьдесят втором и у него там не осталось семьи, хотя у всех ирландцев есть семья, а еще у него такой необычный шрам на шее, вроде как серп, и что-то тут не так… Старина Киаран сразу все просек. Ну и когда дал деру этой зимой, пришел к моему двоюродному брату и говорит: я вот все думаю, кого там на самом деле похоронили в том гробу и было бы неплохо его выкопать. Они же теперь могут все узнать по ногтю на ноге или вроде того. И еще сказал, что если в гробу кто-то другой, то где тогда я, и, наверно, мой брат знает: всем же известно, что мы были как родные и в борьбу вступили вместе, и, это же брат сказал, что вытащил из воды О’Фаолейна. Тогда брат дал объявление в газете, как мы условились двадцать пять лет назад, на тот случай, если запахнет жареным.