Нежная королева (Хельви — королева Монсальвата)
Шрифт:
Осознав себя снова владыкой герцогства и, приведя жителей к присяге, Деми поспешил передать команду д’Орсини. Он уже по уши был сыт восторгом горожан, торжественными встречами в ратушах, ликующими толпами у дорог, цветами и национальными сальвскими пирогами с розовой лососиной. Его тошнило от приветственных речей и медовых вафель с орехами, от радостных, перекошенных дурацкими улыбками лиц.
— Симон, я больше не могу! Пойми меня. — взмолился он, разговаривая вечером в палатке с д’Орсини. — Мы здесь пьем гуархайский мед и купаемся в незабудках, девушки хватают нас за стремена, в восторге предлагая себя прямо в придорожных кустах, а Хельви
Рыцарь поморщился.
— Что ты можешь сделать? Ведь это ее приказ идти сюда. — сказал он. — Королева отказала нам в праве разделить с ней путь к папе.
— Ты тоже просил? — удивился Харвей.
— Конечно. — кивнул Симон. — Не мог же я оставить ее одну. Но Хельви… ты же ее знаешь. — рыцарь опустил голову. — К тому же Элиан родила.
Деми улыбнулся. Да, жена д’Орсини, незадолго до того прибывшая в столицу, разрешилась в середине февраля прекрасной горластой девочкой, которую назвала Мод, в часть покойной матери Симона. Леди Элиан уже заранее была пожалована статс-дамой и назначена кормилицей еще не рожденного королевского чада, которого ожидали с таким нетерпением.
— У меня душа не на месте, все внутри переворачивается, когда я думаю, как она там. — признался консорт. — Я не могу дольше оставаться здесь. Я должен все видеть своими глазами и поддержать ее хотя бы издалека. Иначе никогда не прощу себе, что оставил ее одну в такой момент.
— И на какое же безумие ты решился? — с тревогой спросил Симон. — Уж не собираешься ли ты нарушить приказ королевы? Если ты явишься в Альбици, тебе придется разделить с Хельви ее покаяние перед святым престолом, а именно этого она не хотела.
— Я поеду под видом паломника. — упрямо мотнул головой Харвей. — Меня никто не узнает.
— Блестящая идея! — саркастически расхохотался д’Орсини. — Тебя действительно не узнают, но могут убить грабители, прогнать из каравана сами паломники, заметив твой беотийский выговор и признав еретиком-дагмарцем, могут, наконец, напасть дикие звери. Эти нищие бродяги — переносчики всякой заразы. Разве ты не боишься?
— Нет. Я собираюсь взять несколько рыцарей, которые под видом паломников будут сопровождать меня в Альбици.
— Тогда возьми и меня! — возмутился Симон.
— А на кого я оставлю войска? — раздраженно возразил Харвей. — На Дерлока? Ему бы удержать в узде своих горцев, чтоб они не начали грабеж.
Деми с трудом удалось уговорить друга остаться, и через два дня маленький отряд паломников, скрыв оружие под широкими грубыми плащами и пересев с боевых коней на менее воинственно выглядевших мулов, отправился в путь.
Дорга через низкий Альбицийский хребет к теплому сердцу Милагрии заняла около недели. Они могли бы двигаться и быстрее, если б путь не был запружен другими группами странников со всех концов света, спешивших в святой город припасть к стопам папы Гильдебранта VII.
Снег еще лежал кое-где на перевалах, но в долинах уже бушевала весна, зеленый покров лугов бесстыдно сиял тысячами одуванчиковых солнц, по балкам полыхал розовый вереск. Алые цветы камнеломок дробили серые глыбы на склонах, превращая их забитые землей трещины в подобие кровоточащих ран. Вокруг не смолкал птичий гомон, и на вечернюю трапезу рыцари, сопровождавшие консорта, набирали десятки пестрых сарычевых яиц, чтоб запечь их в горячей золе костровища.
Вечером шестого дня с гребня предпоследнего холма глазам путников открылся величественный вид лежащего в долине города. Снизу уже поднимался туман, окутывая
Сердце Харвея затопил восторг. Можно ли было отказаться от всего этого из-за какого-то Гильдебранта? Как мелок и незначителен показался Деми сейчас святой бес с его честолюбивой претензией править миром перед спокойным ликом вечного города, во всем своем великолепии предстоящем перед Богом.
Утром красота папской столицы представилась консорту еще более ослепительной. Но и более суетной. Паломники спустились с гор и погрузились в неумолчный гомон огромного муравейника. На площадях толпились нищие и проститутки с грязными лицами, размалеванными краской. Из обводных каналов, в стоячей зеленоватой воде которых отражались величественные купола соборов, пахло тиной. Мраморные плиты вокруг фонтанов казались настолько загажены голубями — этими священными птицами священного города — что некуда было поставить сандалий.
По улицам пробивались роскошные паланкины знати, поддерживаемые безъязыкими черными рабами — такое варварство в столице христианского мира задело Харвея, оно показалось ему несовместимым с его представлением о собственной вере. Благородные сеньоры проносились мимо на тонконогих чистокровных жеребцах, спеша к мессе и сталкивая по дороге бедных паломников в грязь. Их разряженные борейторы награждали замешкавшихся простолюдинов плетью.
Сам Деми получил несколько ударов по плечу, но, когда его рыцари было хотели наброситься на обидчиков и обнаружить себя, он удержал их.
— Никто не должен знать о нашем присутствии. — остановил негодующих спутников консорт. — Мы здесь — всего лишь люди. И поверьте мне, господа, — с грустной усмешкой добавил Харвей, — каждому из нас будет полезно побывать в шкуре простака.
Его послушались, хотя и с ропотом. Гранарская знать уже привыкла повиноваться Деми, чувствуя в нем господина. Вынесенные толпой на площадь перед собором св. Ключей — кафедральным храмом Альбици — воинственные паломники Харвея едва не были затоптаны теми, кто стремился лицезреть папу, раз в день появлявшегося на крытой галерее собора. Деми увидел лишь крошечную белую точку, двигавшуюся в тени колонн, и только по дружному движению толпы, волной опустившейся на колени, понял, что это Гильдебрант вышел для благословения собравшихся.
День был не простой, и множество людей запрудило площадь, ради того, чтоб увидеть пышную процессию Хельви Гранарской — кающейся королевы, как ее уже прозвали в Альбици, куда она прибыла всего два дня назад.
Затертый со всех сторон зеваками, Харвей стоял, испытывая боль в стиснутых ребрах и пытаясь рассмотреть вступавший на площадь эскорт владычицы Гранара. Ни в чем не изменив себе, королева и здесь ехала на белом иноходце. Гарцующий по булыжникам Пенка вызвал у толпы вздох восхищения. Четверо рослых рыцарей в вороненых гранаррских латах, на крупных черных жеребцах, держали за углы алую шелковую ткань, образующую над головой их госпожи легкий, колеблемый ветром полог.