Нежность к мертвым

Данишевский Илья

Альбертину чувствовать себя превознесенной над прочими, а

так как этой превознесенности нужна физическая опора — Аль-

бертина читает, она прочитала больше книг, чем каждый в этом

городе. Поэтому толстуха не играет.

Жизнь Альбертины сложена из искусственных блоков; она

сопротивлялась замужеству, как и все другие сопротивляются,

но не сопротивлялась во всю мощь — ей даже хотелось поки-

нуть дом, и увидеть мать только однажды, не встречаться

с ней

взглядом, а монологично смотреть на нее только в последний

раз, а затем положить цветы — и в силу этих вялых желаний

стала замужней дамой. Все хорошо. Ей было хорошо на свадь-

бе, но устали ноги. Почему-то она продолжала замечать эти

мелочи даже в самые важные дни. На похоронах отца затекла

шея, была столь дурная погода, кладбище со времен детства

расползалось все дальше, и хоронили там, где бегали ее босые

детские ноги, поле превратилось в кладбище, и лес тоже, на-

верное, кладбище когда-нибудь поглотит и город, или окружит

его так, что каждый выезд будет пролегать мимо могил… инте-

ресно, что делают со старыми могилами… интересно, но не

слишком, возраст берет свое, и такие мысли отступают перед

болью в пояснице, громким пульсом, перманентной усталостью.

Альбертина никогда не сопротивлялась реальности. Пусть се-

рые пальцы копошатся внутри, у нее всегда была запасная

дверь. Непоседливое дитя поедает письма… кому нужны эти

письма(?), человечество не умеет читать, и, кажется, Альберти-

на пишет свои письма лишь из этого противоречия, пишет

книги наперекор самому человечеству, делает что-то, чтобы не

соглашаться с ним. Она не обладает детской мечтательностью,

и ее книгам не суждена слава, они не подлежат огласке, пусть

и не спят мертвым сном, ее книги — они как женщины. Лежат

на положенных им местам, греют пальцы, они не сопротивля-

ются своей одинокой судьбе, они вбирают желающего целиком,

и отпускают его, чтобы впустить вновь, могут зачинать новую

жизнь или захлопываться, обрывая эту начавшуюся жизнь.

32

Нежность к мертвым

Книги Альбертины, как женщины, спят в своих могилах, и

лишь мнят себя существующими, они часто не выплеснуты

семенем в плодотворные чресла бумаги, они лишь спят и пла-

вают в прострации и предвкушении жизни, они обречены, как

все прочие женщины, на неясность и позорный столб; их мечты

о грехопадении затупились о тонкий хер работников фабрики.

Женщина спускается в прихожую,

чтобы рассмотреть обувь

своего мужа. Ей приятно смотреть на его обувь — больше, чем

на него самого. В его обуви (видимо из-за чистоты, из-за ста-

ромодной идеалистичности подошвы и вылизанного языка) все

еще ощущается стремление в будущее, жажда большой дороги;

а в его ногах этого уже нет, только варикоз, только драная

рыжая шерсть. Ботинки хотели бы двигаться и плутать, изу-

чать собой улицы, а ему — нравится возвращаться домой, улы-

баться и целовать свою жену. Ботинки ничтожны, как и он сам,

но в них есть желание преодолеть свою ничтожность: вот крем,

вот губка, а еще мы можем увести тебя на край света, только

направь наш курс… Женщина должна чистить ботинки своего

мужа, если не хочет кормить его обиженное эго. С детства

известно, что в семейной жизни нет выплеска, и все накоплен-

ное не вытекает сквозь поры; поэтому лучше ничего не накап-

ливать, оттого — женщина чистит его ботинки. У Альбертины

есть на то и свои причины. Она преодолевает некий стыд своих

причин, прежде чем начать, а затем берет в руки губку и вы-

давливает крем на носок. Эти ботинки очень хотят будущего,

но у Альбертины будущего нет. Она смазывает их, будто обе-

щая им путешествие, но она знает, что путешествие отмени-

лось. Она дарит туфлям свое обещание, свои улыбки, свои

прикосновения, а туфли льнут к ее ладоням. А потом Альбер-

тина оставляет туфли дожидаться хозяина. Завтрашнего дня,

очередного похода на службу, грязи и скуки. Ничего личного.

Женщина умирает замуж, а затем изображает жизнь. Аль-

бертине смешны эти мнения, ведь женщина никогда не умира-

ет, как и мужчина — мертвое не способно к смерти. Потому ей

кажутся смешными разговоры о том, каким было прошлое

других женщин, а другие женщины так любят делиться этим с

Альбертиной, но в этом нет толка, прошлое отсутствует, мерт-

вое не имеет координат, фантазии — такая же болезнь мертве-

ца, как метастаза — губительное движение внутри материи. Но

женщины любят говорить с Альбертиной, они тайком читают

33

Илья Данишевский

ее книги, в перерывах между туфлями и кухней, и думают,

будто Альбертине интересны их бестолковые мертвости. Они

особо тоскуют в марте, затем в мае, потом наступает пик в

октябре, какие-то циклы, попытка проснуться. Но если ни у

одной не получилось, значит, не получится и у прочих. Но