Нежность к мертвым

Данишевский Илья

ток, либо отдавали все силы, чтобы клеймить проституцию, и

этими силами — опустошенностью, которая напоминает опус-

тошенность после похоти — создавали свои идеи. Альбертина

знает, что ее муж ушел. Он никогда не опаздывает на работу,

он никогда не опаздывает с оргазмом. Его тело и дух работают,

как часы — бессмысленно измеряют время. Тщетность движе-

ния выражена в глупом и очень человеческом понимании ча-

сов, в круговороте бесконечных

повторений того, что не долж-

но было совершаться даже одного раза. Похоть не может дуб-

лироваться, она реализует себя единожды, – записывает Аль-

бертина, – она не перебирает варианты и не ищет лучшего

кандидата на исполнение, она, как поэзия, приходит тогда,

когда то требуется исключительно похоти… и Альбертина счи-

тает, что меланхолия — это удел тех, кого похоть не посещает,

но кому похоть рассказала о своем наличии. Пожалуй, толстяк

живет так успешно лишь от того, что не знает о том, что тело

его состоит из песка, деньги его пахнут потом, а дыхание —

пепел. И сила его незнания так глубока, что Альбертина не

сможет ему рассказать. Ведь никто не верит в слова больных. А

потому — больным не следует разговаривать со здоровыми.

Альбертина предпочитает молчание, и это молчание стало

главным достоянием ее семейной жизни: толстяк ищет в ней

тайну, но тайна эта в безразличии — Альбертине нет разницы,

кто пробует ее на вкус и кто оплачивает ее болезни — но муж-

чины слишком любят свою рыхлость, чтобы додуматься до

такого.

Стоит выйти наружу, в настроении внезапная перемена.

Омерзительный куб давит на нервные окончания, не дает им

солнца. Еще вчера Альбертина сказала бы, что ненавидит лест-

ницы, как много на них ступеней, и никто не знает, как трудно

заставить себя сделать шаг, как трудно иногда просто найти

мотивацию подняться с холодного пола и сделать шаг. Но сей-

час ненависти нет, все эмоции отступают достаточно быстро.

Альбертина не умеет удерживать их в себе, не умеет растяги-

38

Нежность к мертвым

вать или превращать в чувства. Как пришло, так и уходит. Она

знает о глупости эмоций, но иногда подвержена им. По утрам

ненавидит толстяка, а уже в обед лишь фактом помнит о нена-

висти и о том, как он храпит, как его дыхание преграждает

дорогу снам, и каждое утро она громко думает, чтобы он умер,

но ей не хотелось бы, чтобы он знал об этом, ведь она все по-

нимает, Альбертина все понимает, все его хорошие качества —

объективно

приятные для ее болезни — и что на самом деле

она не хочет, чтобы он умирал. Может, ей безразлично, и она

ничего не почувствует, когда это случится, но она не желает,

чтобы это наступало немедленно… она вообще ничего не жела-

ет прямо сейчас. Но иногда ей хочется, чтобы в лестнице было

меньше ступеней, чтобы от жизни Альбертины требовали еще

меньше, чем требуют. Пусть больше не говорит про пепел, у

нее нет сил собирать его с пола, да и совсем незачем, ведь зав-

тра будет новый пепел. Но сейчас ей не хочется даже это, все

ощущения отступают достаточно быстро, чтобы предавать им

значение. Если бы зашел разговор — Альбертина бы многое

могла рассказать о своих минутных желаниях, она рассказыва-

ла бы досыта, ведь разговор такое же никчемное дело, как,

скажем написание книг, и требует от Альбертины так мало.

Она сказала бы, что желает синих стеклянных камушков,

именно камушков, стеклянных, большое чучело альбатроса, что

хочет мировую известность, хочет пройтись по самым извест-

ным улицам мира… нашлось бы много, чего Альбертина могла

желать. Но все это не нужно ей, а жизненный процесс устроен

таким образом, что ей незачем говорить. Хорошо. Больные не

понимают здоровых в той же мере, как и наоборот. Альбертине

удобно называть свое состояние недугом, но это неправда. У

нее не бывает головных болей, но она говорит, что у нее посто-

янная мигрень. Это удобно. Иногда так хочется удобства и

тишины. От голосов Альбертину бросает в усталость, ведь

каждому известно, что, кто много болтает, тот рано умрет. Аль-

бертина чувствует этот закон, и поэтому говорит мало. В ней

слишком мало соков, чтобы проливать их при разговоре.

Сегодня лестница показалась ей не такой уж и длинной.

По-крайней мере не такой длинной, как обычно. В Альбертине

хватит мыслей, чтобы коснуться всего и покрасить это все в

свои цвета. Это называется желчью, но имеет другую природу,

нежели желчь других. Альбертина искренне считает каждый

39

Илья Данишевский

факт, каждую вещь и каждое биологическое существо ненуж-

ным и лишним на празднике смерти. У нее достаточно доводов,

чтобы рассказать, почему собаки противны природе. Однажды

она говорила с мужем об этом. Но он не понял, хотя все так

просто. Ему никак не уяснить, что Альбертина презирает все,

что пытается изображать какие-то духовные привязанности,