Нежность к мертвым

Данишевский Илья

и неважно зачем. И эсквайр теряет всю физиологическую окра-

ску своих фантазий, его прошлое остается абсолютно платони-

ческим, и потому — более острым, все тело эсквайра наполнено

чудовищной меланхоличной утратой. Он знает, что цель его

жизни реализована. Чувствует, что цель эта осталась далеко

позади. Слышит обрывки бесед, ветер приносит запахи. Эск-

вайр и его память, мертвые с красными цветами, солнечный

день.

…он возвращается

на теплую от солнца веранду. Джотто

смотрит на него подозрительно, но нежно. Наступает теплый

вечер, вскоре будет закат, и самое время для ужина. Он решает

поговорить со своей женой, ни о чем конкретном, но в такие

минуты даже ложь дается ему легче, чем глубокое молчание.

Эсквайр стоит у окна и смотрит сквозь него, жизнь преломлена

177

Илья Данишевский

солнечным лучом в оконном стекле, а она сидит на кровати. Ее

ждет болезненная ночь со слезами, она слишком привыкла к

его молчаливости, чтобы поддержать внезапную беседу. Ей

больно от неизвестности, и кажется, что было бы легче в зна-

нии. Но эсквайр считает иначе. Он говорит ей, что в такие дни,

как сегодня, закат очень красив, переливается охрово, перели-

вается карминовыми бликами, становится почти черным, а

затем — вовсе черным — и он говорит ей, что когда закат стано-

вится черным – это называется ночь.

178

Нежность к мертвым

5. Песни утонувших в себе

За четыре дня до Рождества Джекоб нашел отрезанную го-

лову голубя. Очередной знак на пути. Кто-то аккуратно пере-

пилил шею и оставил знак на дороге. И он поделился со мной

своей находкой.

Кто-то уже увидел нас с мистером Блёмом. Во время экс-

курсии в старый замок, они шутили вполголоса, в открытом

аквапарке — громко заламывали руки, и жаловались преподава-

телям, что не могут переодеваться передо мной. Я знал, что

скоро это закончится. Но меж тем, этот «конец» обрывал нас с

Джекобом, я не верил в переписки и заочную дружбу. Меня

раскалывало на части, к примеру, в его номере, когда мы рас-

сматривали голову умершего голубя. Мне хотелось сказать что-

то вслух, но мистер Блём был слишком вне этих слов и этой

Вселенной. Его вечность была разбита на сегменты от кашля

до кашля. Он мучился тяжелыми думами о том, что одно его

приближение будит в людях потаенных демонов и дарит демо-

нам форму. Скажем, там, где его нога, внутренняя злоба пре-

вращается

в гной, там, где Джекоб, всегда происходит преступ-

ление, самобичевание и страх застыли на нем суровой печалью,

мои озвученные мысли лишь подтвердили бы его ужас. Но там,

в его номере, мне не было страшно, привычная тревога, растя-

нутая сквозь «сейчас» и «вечно» отступала, отступал и образ

моей экзальтированной возлюбленной, ее имя скрывалось в

темноте. Я пребывал с ним все отведенное мне свободное вре-

мя, и иногда у меня больно сжимало сердце, когда он кашлял.

Мои сны стали истеричны и поверхностны. Может, мне было

трудно спать в комнате с теми, кто громко смеялся над каки-

ми-то призраками. Они жаловались Гумберту, что не хотят

жить со мной. В моих снах были реки-страх и рыбы-

расставание, мое минутное знакомство с дружбой скоро ра-

зомкнется с той же силой, как разомкнется с унижением. Я

вернусь в мир тихих книг и улиц шумной столицы, в беспро-

светный город, в потроха рыбы-суеты.

179

Илья Данишевский

Джекоб и его усы были восторженными фантазерами, на-

ходящими Вселенную в лужах, больно сопереживающими их

одиночеству, в папье-маше и хрустальных мишках из магазина

сувениров. Иногда, когда уже смеркалось, мы слишком близко

подходили к слову «гомосексуальность», в испуганном небытии

этих минут Джекоба переставал мучить кашель.

Мои сверстники мазали друг другу лица зубной пастой, го-

ворили о сексе и мастурбировали в душевой кабине. Брахмане-

нок праздновал какой-то индусский праздник и расщедрился

на выпивку для всей компании. Меня тоже позвали, и я сидел

среди них, где бутылку пускают по кругу, и боялся уйти. В

тишине никто не говорил обо мне и никак на меня не смотрел,

мой уход мог привлечь внимание. Каждая секунда — умерший

медведь. Каждую секунду — Джекоба становилось меньше.

Иногда мне хотелось все ему рассказать. Или чтобы он был

моим отцом. Иногда Джекобу хотелось, чтобы время останови-

лось в определенный час, ему было интересно, как люди отреа-

гируют на то, что солнце застыло в одной позиции, он пред-

ставлял себе массовые истерики и всеобщую панику. Или что

бы случилось со средневековым Парижем, посыпься на мосто-

вую вместо дождя подшивка «Плейбоя», что будет, если начать

храпеть во время мессы, что же, если сделать что-то такое,

когда выйдешь за собственные берега, будто погрузить жизнь в