Нежность Нефертити
Шрифт:
Во-вторых, архитектор покачивался всегда, даже когда был абсолютно трезв, как стекла в его изумительном по красоте и легкости особняке, насквозь прозрачному и воздушному. Привычка у него была такая, своеобразная. Покачиваться с пятки на носок, с пятки на носок. Или из стороны в сторону, вправо влево.
Обычно на вопрос, почему он постоянно раскачивается, как одинокая сосна на ветру, Пареннефер отвечал:
— Так легче думается!
Чем озадачивал окружающих еще больше. Просто ставил в тупик. Впрочем, люди творческие, все слегка того… Не от мира сего.
Практически
Главный зодчий никогда не примыкал ни к каким группировкам. Оно и неудивительно. Архитекторы народ творческий. Мыслят широкими категориями, историческими. Кем бы там не был новый фараон, храмы, дворцы и личные усадьбы ему тоже понадобятся. Стало быть, без Пареннефера никак не обойтись.
Пареннефер был лучшим из лучших. Это признавали даже его недруги, все остальные архитекторы Фив. Возможно потому, осознавая свою исключительность, он никогда не занимался политикой.
Пареннефер, покачавшись в проеме центральной двери положенное время, решительно кашлянул, явно чтоб обратить на себя внимание, и твердым шагом направился к Эйе.
Встал рядом с ним плечом к плечу. И даже раскачиваться перестал.
Присутствующие разом поняли, это серьезно.
В это мгновение на ступеньки лестницы поднялся Главный жрец Панехси. В контрасте с маленьким ростом и худощавостью, он обладал низким и мощным голосом. Но даже это не прибавляло ему солидности и внушительности.
Со скорбным выражением лица, он сообщил присутствующим:
— Нам всем вместе предстоит принять непростое, я бы даже сказал, судьбоносное решение! Возможно…
Панехси развел руками в стороны и горестно вздохнул.
— …даже придется пойти на непопулярные меры, в отношении некоторых лиц, которые постоянно выступают против…
…Но тут вперед выступил Эйе. Он поднялся на ступеньки и встал рядом с Главным жрецом Панехси. Что само по себе уже было дерзким вызовом. Эйе, как минимум, был на три головы выше жреца.
Панехси хотел было продолжить, но Эйе мягко отодвинул его в сторону и решительно заявил собранию:
— Хватит передавать Верховную власть в стране из одних дряблых старческих рук в другие. Такие же старческие и дряблые! Египту сейчас как никогда нужна крепкая рука! Твердая власть!
Тут опять вперед выступил Панехси и, возвысив голос, заявил, чтоб никто из присутствующих не смел слушать этого бунтаря! Боги давно уже прокляли этого безбожника. И наказание его только дело времени!
Эйе опять мягко, отодвинул Панехси в сторону и громко заявил:
— Очевидно, в голове у Главного жреца завелись зловредные демоны, которые мешают ему нормально мыслить. Я могу помочь Главному жрецу. Могу сделать ему дырку в голове, чтоб зловредные демоны оттуда вылезли!
— Не слушайте его! —
Но Эйе тоже возвысил голос, а он у него тоже был отнюдь не писклявый, очень даже громкий. И повелевающий.
— Хватит кивать на Богов! — рявкнул Эйе во всю силу своих легких. — Боги дали нам, людям, законы! Пора начать эти законы соблюдать! Есть законная наследница трона! Царевна Нефертити! Все это отлично знают!
Эйе сделал шаг вперед и совсем загородил Панехси своей могучей фигурой. Голос его звучал под сводами храма, как гром небесный.
— Через неделю законная наследница выходит замуж…
Тут Эйе намеренно сделал долгую паузу.
Все затаили дыхание. Наступила оглушительная тишина.
— …замуж за… сына Аменхотепа третьего. Как и положено по закону. За сына последнего законного фараона Египта!
Ответом ему было долгое молчание.
Эйе обвел тяжелым взглядом всех присутствующих. Особенно пристально он всматривался в лица сторонников Главного жреца, но ни один из них, даже сам Панехси, не рискнул что-либо возразить Главному начальнику конницы всего Египта.
В Фивах повсюду развернулись работы. Сносились скульптуры прежнего наместника, готовились постаменты для нового фараона и его жены. Как только чуть спадала жара, сотни строителей, скульпторов, просто чернорабочих сновали по всему городу. Спорили до хрипоты, размахивали руками, кричали друг на друга и, конечно, на бесконечно ленивых рабов.
Ржание лошадей, щелканье бичей, мычание мулов… Словом, жители Фив надолго потеряли покой. И разумеется сон.
Неф застала скульптора Тутмеса за довольно странным занятием. Привязав к длинной палке яркую тряпку, он гонял ею по мастерской двух воробьев. Те явно не желали вылетать на улицу, ловко увертывались и перелетали под высоким потолком из одного угла в другой.
— Кыш, проклятые! Кы-ыш! — шипел Тутмес, яростно размахивая палкой. Он явно вошел в раж, даже не заметил появления Неф.
— Что ты делаешь? — удивилась она.
— Да, вот… Мерзавцы! — виновато пожал плечами Тутмес. И устало вытер со лба пот.
— Чем они тебе помешали?
— Извини, царица! Не виноват. Эти два мерзавца гадят на голову твоего избранника. Гадят и гадят. Я не виноват.
Неф посмотрела туда, куда указывал палкой Тутмес и весело засмеялась. Она увидела две внушительные монументальные скульптуры. Её и Хотепа. Голова Хотепа и впрямь была сплошь загажена воробьями. Ее скульптура отличалась девственной чистотой.
Неф продолжала весело смеяться. Тутмес был мрачнее тучи.
— Я не виноват! — еще раз повторил скульптор.
Неф внимательно осмотрела скульптуры. Она сама почему-то (!?) была похожа на богиню плодородия Исиду, Хотеп же больше смахивал на Эйе, чем на самого себя.
— Не годится. — со вздохом, сказала Неф.
— Почему? — изумился Тутмес. — По всем канонам…
— Плохо, что по канонам. — грустно сказала Неф. Посмотрела на Тутмеса и спросила. — У тебя на щеке что? Родинка?