Нежный зверь
Шрифт:
Дверь, которую давно не баловали использованием, зловеще скрипнула, открываясь. Я прислушалась. Нет, все тихо. И я ужом скользнула в темный коридор.
В конце коридора виднелся свет, доходивший из холла. Держась поближе к стене, чтобы не попасться на глаза сторожу, я прокралась до кабинета и, повернувшись спиной к холлу, выудила из кармана заранее приготовленный малюсенький фонарик. Зажав его в зубах, снова принялась шуровать отмычками. И наконец смогла открыть дверь.
М-да, замки здесь только на вид казались неприступными, а так — обычная лажа. И если господа директора
Невдалеке, за спиной, послышалось какое-то шевеление, и я едва не выронила из рук тяжелую связку отмычек. К счастью, в этот самый момент замок поддался и дверь открылась. Я стремительно скользнула в кабинет, плотно прикрыв ее за собой, и отдышалась. Теперь можно приступать к обыску.
В кабинете, как я и помнила, имелись три компьютера и встроенный в стену сейф, точнее, металлический ящик. Он-то и манил меня своей дверцей.
Прежде всего я приступила к просмотру бумаг. Целых три стола были забиты всевозможными документами, и это довольно проблематично — просмотреть каждый из них в тонком, хотя и ярком лучике фонарика.
К тому же я не слишком много понимала во всех этих бумагах. Да еще и пораненное бедро саднило не на шутку.
Впрочем, все-таки из бумаг я почерпнула достаточно важную информацию — узнала имя человека, которому должны были доставить груз из Москвы. Но не доставили, потому как груз вместе с водителем канул в Лету. Этого человека, держателя ЧП, звали Тимуром Парамоновичем Коршуновым. Частное предприятие его называлось без лишних изысков, просто: «Коршунов и К». Да, человек он, видимо, с воображением, что и говорить.
Ну да ладно, не все ли мне равно, богатое у него воображение или нет его ни на грош? Мне всего-навсего надо будет проверить этого типчика. Разобраться с алиби, пообщаться. Желательно в неформальной обстановке.
Адрес снимаемого Коршуновым офиса, как и его домашний адрес, я узнала из копии контракта на поставку энного количества консервированных продуктов.
И перешла к следующему столу. По всей видимости, здесь держал свои бумаги господин Курский. По крайней мере, помимо служебных бумаг и тому подобного, здесь хранились записки, подписанные им, пометки и прочий хлам.
Я просматривала бумагу за бумагой, сама не зная, что ищу. Глаза начинали закрываться, буквы сливались и пытались устроить хоровод. Ох, пора мне хорошенько отдохнуть!
А назавтра у меня как минимум два неотложных дела: проверить Коршунова и разобраться с алиби Кобровича. Дальше — по обстоятельствам.
Осмотрев последний стол и не найдя ровным счетом ничего полезного, я перешла к компьютерам. С ними я не слишком дружу, но включить и просмотреть файлы вполне могу. Но и здесь я не обнаружила чего-то нового и интересного. Снова только какую-то документацию, информацию о перевозке грузов и тому подобное.
Так, теперь осталось осмотреть сейф. Я подошла к железному ящику на стене и принялась копаться в нем отмычками. На вскрытие мне потребовалось минут пятнадцать — замки были не столь простыми, какими казались при первом осмотре. Но все же я справилась, и, громко лязгнув, дверца наконец приоткрылась.
В
На просмотр документации у меня ушло от силы десять-пятнадцать минут. И я выяснила один очень интересный факт.
То, что фирму учредили совместными усилиями три человека, я уже знала. Но теперь уточнила, так сказать, — откорректировала сведения — у каждого из троих была различная доля вкладов. И самый большой вклад в дело был у Дмитрия Игоревича Кобровича. Дальше шли Лапчатый и Курский, по убывающей.
Подозрения насчет Кобровича все усиливались. Этот типчик вполне мог угробить Курского, чтобы заграбастать большую часть фирмы, а следовательно, и доходов с нее.
Закрыв дверь сейфа на все замки, что оказалось значительно сложнее, нежели открыть, я решила — пора смываться. Только вот лезть через ту стену не слишком хотелось.
Я наспех стерла отпечатки своих пальцев в кабинете директоров фирмы и вышла, оглядевшись и закрыв за собой дверь. Сторож мирно дрых, уткнувшись-таки мордой в газетный лист. Его храп доносился даже до меня. И меня охватил соблазн — а что, если проскользнуть мимо него и выйти по-нормальному, без любительского скалолазания?
Я уже двинулась по направлению к освещенному холлу, когда вспомнила о навесном замке, украшавшем дверь, через которую я сюда проникла. И резко притормозила, чуть не споткнувшись о неровно уложенное ковровое покрытие.
Ну, Татьяна Александровна, вы, видно, хотите, чтобы ваши деяния стали достоянием масс? Не стоит этого делать. Пусть лучше все будет шито-крыто, обойдемся без лишних проблем. И я с душевной болью развернулась на сто восемьдесят градусов, выбрав путь к черному ходу.
Конечно, не факт, что открытую дверь черного хода скоро обнаружат. Но каких только совпадений в жизни не бывает! Лучше завершить начатое до конца. Подумаешь, еще пару царапин заработаю! Джинсы и так годятся только на помойку, подарок бомжам.
Приглушенно хмыкнув, я вышла на заснеженную улицу, закрыла дверь черного хода, вернула на место навесной замок. И обрадованно засмеялась — начался снегопад. А значит, мои почти медвежьи, очень заметные на нетронутом снегу следы прикроются новым слоем пушистых хлопьев.
Перебравшись через стену, на этот раз без физических повреждений, я спрыгнула и — надо же, как неудачно! — плюхнулась в снег метрах в полутора от… какого-то мужика. Он находился в тени, и свет на него не падал. А упав, я скорее унюхала, чем увидела, свидетеля своего преступного поступка — от него страшно разило самогоном. И занимался он у глухой стены не чем иным, как удовлетворением естественных потребностей.
Я не придумала ничего лучше, как рывком стянуть веревку с кирпичей и мелкой рысью направиться к своей «девятке». В самом деле, не общаться же с таким контингентом!
Мужик, кажется, решил, что я — белогорячечный чертик, потому что руки его, оставив в покое другую часть тела, ринулись к лицу. Он застонал и даже что-то тихонько завыл, ударившись лбом о стену.
Я пожала плечами и только ускорила шаг. Ничего, придет в себя, куда денется. Может, я сегодня для него доброе дело сделала — пить будет меньше.