Незнакомцы в поезде (др. перевод)

Хайсмит Патриция

Его заставил остановиться странный звук — низкий мелодичный стон, доносившийся сразу отовсюду.

Сирены полицейских автомашин. Ну конечно. А он-то, дурак, первым делом подумал про самолеты!

Гай бежал куда глаза глядят, лишь бы оказаться подальше от сирен, которые теперь завывали сзади и слева. Он понимал, что бежит в сторону от тропинки. Белый оштукатуренный забор наверняка остался далеко позади. Гай начал забирать влево, чтобы пересечь шоссе, но тут услышал приближающиеся сирены. Значит, придется либо ждать, либо… Нет, ждать нельзя. Он побежал вдоль шоссе параллельно с машинами, зацепился за что-то ногой и снова упал в какую-то канаву.

От раздражения и обиды он

даже всхлипнул. Левая рука была в воде до запястья. Гай подумал, что так можно испортить часы, но тело отказывалось повиноваться. Рука была во власти двух равнодействующих сил: одна тянула вверх, другая — вниз, и рука в итоге застыла без движения. А самое невероятное, дико хотелось спать. Вскочить и побежать заставила паническая мысль, что полиция вот-вот окружит его.

Справа, совсем рядом победно взвыла сирена.

Впереди вспыхнул прямоугольник света. Окно. Он чуть не врезался в дом. Весь мир не спит этой ночью! А ему надо как-то перебраться через шоссе!

В пяти метрах от него по дороге проехала полицейская машина, освещая фарами кусты. Слева, со стороны дома, завыла еще одна и стала постепенно отдаляться. Пригнувшись, Гай перебежал шоссе почти сразу за машиной и скрылся во тьме. Теперь неважно, где тропинка, главное, в этом направлении он сможет убежать далеко от дома. «С южной стороны будет лес, там легко спрятаться, если возникнет необходимость уйти с тропинки… Что бы ни случилось, не смей бросить „люгер“ прежде, чем доберешься до железнодорожной станции». Гай сунул руку в карман и ощутил через перчатку холод револьвера. Он даже не помнил, как убирал его. Револьвер вполне мог бы сейчас валяться на голубом ковре спальни! А если бы выпал на бегу? Гай обругал себя — вовремя же он спохватился…

Кто-то поймал его в темноте и цепко держал, не пуская дальше. Гай инстинктивно стал отбиваться кулаками и обнаружил, что его держат кусты, он забрался в какие-то колючие заросли, но пришлось все равно ломиться через них, потому что за спиной выли сирены, и надо было бежать. Наслаждаясь честной битвой, Гай самозабвенно сражался с противником, со всех сторон тянущим к нему тонкие когтистые лапы, и треск веток заглушил даже сирены.

Очнулся он на краю леса, вниз лицом на склоне, не зная, упал ли только что или давно лежит без сознания. Видимо, давно, если судить по серому предрассветному небу и пляшущим перед глазами мушкам. Встал. Пальцы нащупали мокрое пятно над виском. Гай с ужасом подумал, что у него может быть проломлен череп, и немного постоял, ожидая, что вот-вот упадет замертво.

Внизу, как звезды в сумеречном небе, тускло мерцали огоньки маленького города. Не задумываясь о том, что делает, Гай достал платок, перевязал основание большого пальца, из которого сочилась темная кровь, прислонился к стволу дерева. Глаза пристально рассматривали городок и дорогу. Нигде ни малейшего движения. Это действительно он? Стоит здесь, держась за ствол дерева, а позади оглушительный выстрел, завывания полицейских сирен, мучительный путь через лес… Хотелось пить. На грунтовой дороге, огибающей городок, он заметил автозаправку и пошел туда.

У заправки была старинная водопроводная колонка. Гай сунул голову под струю. Все лицо саднило, как изрезанная маска. Сознание понемногу прояснялось. От Грейт-Нека он ушел на пару миль, не больше. От правой перчатки уцелел единственный палец и клочок ткани на запястье. Гай снял их и сунул в карман. А где вторая? Потерял в лесу, когда перевязывал палец? Он ощутил волну паники, уже привычную и оттого по-своему успокаивающую. За перчаткой надо было возвращаться. Он перерыл карманы пальто, расстегнул его, стал искать в брюках. Из-за пазухи выпала шляпа. Он совершенно забыл про шляпу!

А если бы выронил по дороге? Перчатку он обнаружил в левом рукаве — вернее, те лохмотья, что от нее остались. Гай спрятал их назад с облегчением, близким к счастью. Подвернул брючину, у которой распустился нижний шов. Решил идти на юг, сесть на первый попавшийся автобус и доехать до какой-нибудь станции.

Как только цель стала ясна, накатила боль. Разве выдержат такой долгий путь его несчастные колени? И все же он шагал, высоко подняв голову, чтобы не раскисать. Был предрассветный час — час шаткого равновесия между днем и ночью, когда небо темно, но все вокруг уже пронизано неясным свечением. Казалось, тьма еще могла одолеть свет, потому что она была больше. Только бы ночь продержалась, пока он не доберется до дома и не запрет дверь!

Внезапно сквозь тьму прорвался свет, горизонт по левую руку прорезала яркая полоса. Холм окрасился в лиловые, зеленые, рыжие тона, просыпаясь от дремы, а вершину его увенчала серебристая кайма. На склоне под деревом стал заметен маленький желтый домик, а темное поле справа сделалось зелено-рыжим, и высокая трава на нем колыхалась, как морские волны. Из травы, щебеча, вылетела птичка и острыми крыльями принялась выписывать в небе сбивчивое, цветистое послание. Гай глядел на нее, пока она не скрылась из виду.

24

Стоя в ванной, он в сотый раз осматривал свое лицо в зеркале, терпеливо проходясь кровоостанавливающим карандашом по каждой царапине и припудривая царапины антисептиком. Он проделывал все это хладнокровно и уверенно, словно речь шла не о его лице и руках. Если ему случалось встретиться глазами с отражением в зеркале, он тут же отводил взгляд — как в тот день в поезде, когда старался не смотреть в глаза Бруно.

Вернувшись в комнату, Гай рухнул на кровать. Завтра воскресенье. Есть неполных два дня, чтобы отсидеться дома. Может, уехать в Чикаго на пару недель? Сказать, что по работе… Нет, сразу уезжать нельзя, подозрительно. Сразу после вечера. После минувшей ночи.

Если бы не исцарапанные руки, Гай мог бы решить, что ему все приснилось. Он ведь не хотел, его заставили. Он действовал по воле Бруно. В мыслях он осыпал Бруно проклятиями; проклинал бы его вслух, если бы были силы. Самое любопытное, он совсем не чувствовал вины — возможно, именно потому, что исполнял чужую волю. Но что это за штука такая, вина, если после смерти Мириам она была острее, чем теперь? Теперь же он чувствует лишь усталость и равнодушие. Может, именно это и положено чувствовать после убийства? Он пытался уснуть, однако перед глазами стояли лица двух рабочих в лонг-айлендском автобусе, они всю дорогу таращились на Гая, а он делал вид, что спит, закрываясь от них газетой. Как же ему было тогда стыдно — куда больше, чем сейчас, наедине с собой…

Самая большая статья была в «Джорнэл-Американ», в ней фигурировало описание убийцы со слов дворецкого: мужчина ростом метр восемьдесят пять сантиметров, весом около восьмидесяти килограммов, в темном пальто и шляпе. Гай прочел это с некоторым удивлением: дворецкий накинул ему лишних десять сантиметров роста, а весил он на самом деле не более шестидесяти пяти. И шляпы во время бегства на нем не было. Он пропустил абзац, в котором рассказывалось о Сэмюэле Бруно, и с огромным интересом стал читать домыслы о том, как убийца скрылся с места преступления. По версии газеты, он ушел от погони по Ньюхоуп-роуд до городка Грейт-Нек и там затерялся — скорее всего, сел на ночной поезд в ноль восемнадцать. На самом же деле Гай бежал на юго-восток. Он вздохнул с облегчением, как будто теперь ему ничего не угрожало. И тут же одернул себя. Безопасность — иллюзия.