Незнакомцы в поезде (др. перевод)
Шрифт:
«Ты мне нравишься, во мне нет к тебе ненависти», — думал Гай. Бруно такого сказать не мог, ведь на самом деле он ненавидел Гая. Гай же не раз давал понять, что ненавидит Бруно, хотя правда была в том, что Бруно ему нравился.
Гай стиснул зубы, яростно потер пальцами лоб. В каждом действии он наблюдал баланс добра и зла, и это парализовало его, не давало вообще ничего сделать. Вот, например, сейчас — он зачем-то продолжает сидеть напротив Бруно.
Гай вскочил, опрокинув коктейли на скатерть.
Бруно посмотрел на него с ужасом.
— Ты чего?! — И побежал за уходящим Гаем. — Подожди! Ты действительно считаешь, что я на такое способен?! Да я бы никогда!
— Убери
— Гай!
Бруно чуть не плакал. Почему люди с ним так поступают? Почему? Стоя посреди тротуара, он закричал Гаю вслед:
— Да я бы никогда! Я бы ни за что! Честное слово!
Гай толкнул его в грудь и захлопнул за собой дверь такси. Он знал, что Бруно не предал бы его ни за какие сокровища. Но если все на свете балансирует между добром и злом, разве можно быть в чем-то уверенным?
34
— В каких отношениях вы находитесь с миссис Хэйнс?
Бруно ожидал этого вопроса. Джерард следил за его счетом и не мог не заметить цветы, отправленные на имя Анны.
— В дружеских. Я друг ее мужа.
— Ах, друг…
— Хороший знакомый.
Бруно небрежно пожал плечами. Джерард, конечно, подумает, что он просто хвастается, потому что Гай — известный человек.
— И давно вы с ним знакомы?
Бруно полулежа развалился в кресле.
— Не очень. — Он достал зажигалку.
— Почему же вы решили послать цветы его жене?
— Да просто настроение было хорошее. Я заходил к ним в гости накануне.
— То есть вы достаточно близкие друзья, чтобы вас приглашали в гости?
Бруно снова пожал плечами.
— Ну, они устраивали вечеринку, позвали много гостей. Вообще, я по делу зашел. Мы с матерью хотим строить новый дом и выбираем архитектора.
Ответ пришел ему в голову только что, и Бруно нашел его удачным.
— Вернемся к Мэтту Левайну.
Бруно перевел дух. Гая оставили в покое — может, на время, пока он в отъезде, а может, и навсегда. Левайн — тип более чем сомнительный. Незадолго до убийства Бруно провел в обществе Мэтта довольно много времени, даже не задумываясь, что впоследствии это может сыграть ему на руку.
— А что вас интересует?
— Меня интересует, зачем вы столько раз с ним встречались. Двадцать четвертого, двадцать восьмого, тридцатого апреля, затем второго, пятого, шестого и седьмого марта и еще разок за два дня до убийства.
— Ого! — Бруно улыбнулся.
Мэтт не питает к нему приятельских чувств и вполне мог сболтнуть лишнего. В прошлый раз Джерард был в курсе всего трех встреч.
— Мэтт хотел купить мой автомобиль.
— А вы собирались его продавать? Потому что планировали вскорости купить себе новый?
— Я решил, что мне нужна машина поменьше. — Бруно словно бы не заметил намека. — Купил себе «кросли». Вы ее видели в гараже.
Джерард улыбнулся.
— А Марка Лева вы давно знаете?
— Да с той поры, когда он звался Марком Левицким. Если копнете поглубже, выясните, что дома, в России, он убил собственного отца.
Бруно сверкнул глазами. «Собственного отца» прозвучало немного чрезмерно, тут он перегнул палку, но Джерард разозлил его своими инсинуациями.
— Мэтт о вас не лучшего мнения. Что, не смогли договориться?
— О машине?
— Чарльз. — В голосе Джерарда звучало бесконечное терпение.
— Тут мне сказать нечего. — Бруно взглянул на свои обкусанные ногти, думая, что Мэтт прекрасно подходит под описание убийцы со слов Герберта.
— А почему вы прекратили общаться с Эрни Шредером?
Со скучающим видом Бруно пустился в объяснения.
35
Гай
Он потянулся и ущипнул кожу на загорелом плече. За время путешествия он стал смуглым, как португальский мальчишка Эгон, которого они наняли юнгой в лонгайлендском порту. Только шрам на правой брови по-прежнему оставался белым.
Три недели в море принесли Гаю покой и смирение, которые еще месяц назад он счел бы невозможными. Он пришел к выводу, что искупление, каким бы оно ни было, является частью его судьбы, а значит, найдет его само. Гай верил в судьбу. Еще в детстве, предаваясь мечтам вместе с другом Питером, он точно знал, что его мечты осуществятся, а мечты Питера так и останутся плодами воображения. Он мечтал, что построит великолепные здания, что его имя навсегда останется в истории архитектуры, а венцом его свершений будет мост. Белый мост, похожий на крыло ангела, — как творения Робера Майяра, которые Гай видел в альбомах. Пожалуй, это довольно самонадеянно — так сильно верить в свою судьбу; с другой стороны, разве покорность ей не признак истинной кротости духа? Теперь Гай предполагал, что убийство — вопиющее злодейство, преступление против самого себя — могло также быть частью его судьбы. А если так, судьба сама принесет ему возможность искупления и даст на него силы. Если же искуплением станет смертный приговор, судьба даст ему силы достойно встретить казнь, а Анне — это пережить. Странное дело, Гай чувствовал себя незначительней самой мелкой рыбешки и в то же время мощнее самой высокой горы. Однако он не был самонадеян. Прежняя его самонадеянность служила защитным механизмом, она достигла наивысшей точки после разрыва с Мириам. Но даже тогда, отвергнутый и нищий, разве не знал он, что в его жизни будет настоящая любовь? За три недели в море они с Анной стали еще ближе друг другу, их жизни слились в единое гармоничное целое. Разве это не лучшее подтверждение его гипотезы?
Гай обернулся туда, где стояла Анна. Прислонившись к грот-мачте, она смотрела на него сверху — и улыбнулась сдержанной, гордой улыбкой, как мать, выходившая больного ребенка. Гай улыбнулся в ответ. Его поражало то, что она обыкновенный человек, простая смертная — так беззаветно он верил в ее непогрешимость и правоту. А больше всего его поражало, что она принадлежит ему. Он посмотрел на свои сцепленные руки и стал размышлять о больнице, над которой продолжит работать завтра, о всей будущей работе, всех будущих событиях, уготованных судьбой.
Бруно позвонил через несколько дней. Сказал, что он неподалеку и хотел бы зайти. Голос у него был трезвый и печальный.
Гай спокойно и твердо объявил, что ни он, ни Анна не желают его больше видеть. Он уже чувствовал, как переполняется чаша его терпения, а с трудом приобретенное душевное равновесие рушится на глазах — потому что безумием являлся сам факт этого разговора.
Бруно знал, что Джерард еще не выходил на связь с Гаем. Он не сомневался, что возможный допрос займет всего несколько минут. Он хотел предупредить Гая, что Джерард знает его имя, что его могут вызвать на допрос, хотел заверить его, что впредь будет встречаться с ним только тайно и только с его позволения. Но Гай оборвал его так холодно, что Бруно не смог обо всем этом даже заикнуться.