Незнакомцы
Шрифт:
Вид бесчисленных лун все больше угнетал Доминика, ему уже не хватало воздуха в столовой. В окружающих его снимках таилась смертельная угроза. Доминик не выдержал и выбежал в коридор.
У двери гостиной он споткнулся о кипу книг и упал. Некоторое время он лежал не двигаясь, потом его сознание прояснилось, и он увидел слово «Доминик», нацарапанное на одном из плакатов фломастером. Он не заметил эту надпись, когда входил сюда раньше со стороны кухни, но теперь она была у него перед глазами.
По спине Доминика пробежал холодок. Надпись была сделана скорее всего рукой Ломака, и вряд ли это было случайным совпадением.
Доминик поднялся с пола и,
Внезапно в нем шевельнулось какое-то смутное и страшное (даже мурашки побежали по коже) воспоминание, но тотчас же снова спряталось где-то в подсознании, словно тень огромного морского чудовища.
— Почему я не могу вспомнить? — закричал он, и эхо гулко разнеслось по всему дому.
Конечно же, Доминик знал ответ на свой вопрос: кто-то внедрился в его память и выскреб из нее нежелательные моменты. И все же он продолжал кричать голосом, полным ярости и страха:
— Почему я не могу вспомнить? Я должен вспомнить!
Он вытянул руку в направлении плаката, словно бы желая впитать воспоминания, под влиянием которых Ломак выводил, буква за буквой, его имя, и прорычал:
— Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты, кто бы вы ни были! Я вспомню! Я обязательно вспомню! Я вспомню вас, сукины дети! Мерзавцы! Я вспомню!
Внезапно, совершенно необъяснимым образом, плакат с его именем отделился от стены. Он был приклеен по углам четырьмя полосками липкой ленты, и эта лента вдруг отскочила с треском расстегиваемой «молнии», словно от порыва сильного ветра, а сам плакат, покачиваясь и шелестя, поплыл по воздуху прямо на него. Доминик попятился и чуть вновь не споткнулся о стопку книг.
Дрожащий луч фонарика высветил на уровне глаз Доминика листок бумаги: то скручиваясь, то распрямляясь, плакат без постороннего воздействия завис в воздухе.
«Галлюцинация», — с отчаянием подумал Доминик.
Но это происходило на самом деле!
У него перехватило дыхание, холодный воздух вдруг сгустился, словно сироп, и дышать им стало невозможно.
Плакат подплыл ближе.
Руки Доминика тряслись. Отраженный от глянцевой бумаги свет резал глаза.
Время словно бы остановилось. И вдруг в мертвой тишине дома раздался треск десятков расстегиваемых «молний»: один за другим плакаты начали отклеиваться от стен и потолка, и вся армада лун со зловещим шелестом двинулась на остолбеневшего Доминика. Крик удивления и испуга вырвался из его груди, и он вновь обрел способность дышать.
От стены отделился последний плакат, и пятьдесят листов плотной бумаги застыли неподвижно между полом и потолком, словно прилипнув к чему-то невидимому.
В доме покойного картежника воцарилась глубокая, словно в опустевшем храме, тишина. Казалось, эта тишина наполняет каждую клеточку тела Доминика, стремясь вытеснить даже неслышное журчание крови в его жилах.
Затем, словно это были пятьдесят деталей единого механизма, все плакаты вдруг разом зашевелились, захрустели и зашуршали. И, хотя Доминик не почувствовал ни малейшего дуновения ветра, они начали кружиться по комнате, словно лошадки карусели. В центре этой волшебной круговерти застыл Доминик, а вокруг него проносились
Страх в сердце Доминика сменился удивлением. Ему даже стало казаться, что в этом явлении вообще нет ничего страшного. Его вдруг обуял дикий восторг. Он не искал объяснения тому, что видел, а просто восторженно созерцал непознанное, утешаясь тем, что стал свидетелем проявления доброй волшебной силы, и медленно поворачиваясь вместе с совершающими все новые и новые круги изображениями Луны, пока наконец истерически не расхохотался.
Поведение плакатов тотчас же резко переменилось: с ужасающим шумом они набросились на Доминика, будто злобные летучие мыши. Они кружились вокруг его головы, колотили по спине, и он, прикрыв одной рукой лицо, начинал отбиваться от них фонариком. Однако плакаты не отступали, а с еще большим ожесточением нападали на него, сталкиваясь в воздухе и издавая громкий шелест. Доминик в панике заметался по комнате, пытаясь вырваться из нее, но никак не мог различить в мелькании сбесившихся плакатов ни окон, ни дверей. Он бросался из угла в угол, совершенно потеряв ориентацию.
Шум усилился: в коридоре и в других комнатах от стен начали отделяться другие плакаты и фотографии, уже тысяча лун пришла в движение, за ней — вторая, все они зависли в воздухе и устремились в столовую, где окружили Доминика и с нарастающим ревом завертелись вокруг него. Глянцевые вырезки из журналов и вырванные из книг цветные иллюстрации сверкали и переливались, проносясь с треском и шуршанием сквозь луч фонарика по замкнутой орбите, создавая иллюзию огненного кольца, а черно-белые снимки сыпались с потолка, словно огромные хлопья сажи и пепла.
Задыхаясь, Доминик хватал ртом холодный воздух, невольно втягивая в себя листы бумаги, и отчаянно выплевывал их, но вместо них лезли все новые и новые. Тысячи листов бумаги сгрудились вокруг него, слой за слоем, он отбрасывал их руками, но безуспешно.
У него вдруг мелькнула мысль, что все происходящее не случайно, что вся эта невообразимая заваруха поднята кем-то или чем-то специально, чтобы помочь ему припомнить все то, что он напрочь забыл. Он не имел ни малейшего представления, какая сила лежит в основе этого феномена, но интуитивно чувствовал, какая преследуется цель. Если он позволит той лунной круговерти увлечь себя, то наконец поймет свои сны, их первопричину, узнает, что случилось с ним на шоссе восемнадцать месяцев назад. Но он был слишком напуган, чтобы позволить ввергнуть себя в транс мелькающим перед глазами лунам. Он жаждал откровения, но и боялся его, и поэтому закричал:
— Нет! Нет! — Он зажмурился и зажал руками уши. — Нет! Довольно! — крикнул он изо всех сил. — Остановитесь! Стойте!
И, словно по взмаху палочки невидимого дирижера, жуткая лунная какофония оборвалась, достигнув кульминации, и все стихло.
Пораженный, Доминик открыл глаза и опустил руки.
Плакаты и фотоснимки тихо порхали в воздухе.
Дрожащей рукой Доминик взял одну из фотографий, внимательно осмотрел и ощупал ее, но ничего необычного не обнаружил. Тем не менее этот кусочек плотной глянцевой бумаги, как и тысячи ему подобных, непонятным образом зависал и кружился в воздухе.