Незнакомцы
Шрифт:
Джинджер вспомнила, с каким достоинством и грациозностью всегда держался Пабло; каждый шаг его, каждое движение было как бы прелюдией к фокусу.
Пабло кашлянул и закрыл глаза. Ему могла помочь только срочная операция, и Джинджер, осознавая свое бессилие в данной ситуации, лишь ободряюще сжимала его локоть.
— И какого дьявола он угрожал мне пистолетом? Зачем восьмидесятилетнему старику пистолет, если он не знает, как с ним обращаться?
На полу Джинджер заметила пистолет: он валялся в нескольких шагах от вытянутой руки Пабло. При виде его Джинджер содрогнулась от ужасающей догадки: если фокусник носил с собой оружие, значит, он знал, что ему грозит опасность, и виновница ее она, Джинджер. Она даже не
— Если бы он не угрожал мне этой дурацкой игрушкой двадцать второго калибра, — простонал стрелявший, — и не собирался бы вызвать полицию, я бы ушел, не тронув его и пальцем. Я не хотел стрелять в него, черт побери! — Он потряс головой и, взглянув на скорчившегося на ковре фокусника, отрешенно воскликнул: — А теперь все равно уже поздно. Он мертв.
Эти последние слова настолько потрясли Джинджер, что у нее перехватило дыхание и помутилось в глазах. Одного взгляда на Пабло было достаточно, чтобы убедиться в правдивости слов убийцы, но Джинджер не желала в это верить. Она сжала пальцами тонкое черное запястье фокусника, нащупывая пульс, и, не обнаружив его, потрогала сонную артерию на шее. Но вместо желанного, хотя бы и слабого, биения она ощутила ужасающую неподвижность еще теплого тела.
— Нет! — воскликнула она в отчаянии. — О нет!
Она дотронулась до темных бровей Пабло, но не как врач, а как любящая дочь. Ей не верилось, что она знала этого человека всего две недели: настолько она успела привязаться к нему. Старик очень напоминал ей покойного отца, возможно, именно поэтому его смерть столь болезненно сжимала теперь ее сердце.
— Мне искренне жаль, — с дрожью в голосе сказал человек с пистолетом. — Мне в самом деле жаль, что так получилось. Если бы он не встал на моем пути, я бы спокойно ушел. А теперь я убийца, не так ли? И... вы видели мое лицо...
До Джинджер вдруг дошло, что теперь не время оплакивать погибшего. Она заморгала, прогоняя слезы, и медленно распрямилась.
— Придется теперь и вами заняться, — словно бы размышляя вслух, говорил человек в кожаной куртке. — Придется обыскать помещение, вытряхнуть все из стола и шкафов, взять кое-какие ценности и придать всему вид ограбления. — Он озабоченно пожевал губами. — Да, пожалуй, это сработает. Кассеты я возьму с собой, значит, здесь вопросов не будет. — Он вдруг виновато и с искренним огорчением посмотрел на Джинджер. — Ради бога, не сердитесь на меня, но иначе нельзя. Мне очень жаль, что все так вышло. Отчасти я и сам виноват, мне следовало бы услышать, как эта сволочь вошла. Нельзя было позволять ему застать меня врасплох. — Он приблизился к Джинджер. — Может, мне следует изнасиловать тебя, а? Ведь грабитель не стал бы просто убивать такую симпатичную девчонку, как ты, верно? Он бы сперва попользовался тобой, не так ли? Это больше похоже на правду. — Он подошел еще ближе, и она сделала шаг назад. — Боже мой, даже и не знаю, смогу ли я это сделать, — бормотал человек с пистолетом. — У меня ведь и не встанет, ведь я знаю, что мне потом придется тебя убить. — Он припер ее спиной к книжным полкам. — Мне это совершенно не по душе, поверь, я не хотел этого. Этого не должно было случиться. Черт, надо же было так вляпаться!
От этих слов, произнесенных извиняющимся тоном, у Джинджер по спине поползли мурашки. Если бы он вел себя грубо и агрессивно, он бы меньше напугал ее. Но, если человек испытывает угрызения совести, но при этом хладнокровно совершает два убийства и изнасилование в придачу, это уже не
— Пожалуйста, сними пальто, — отступая назад на три шага, сказал монстр.
Умолять было бесполезно, однако Джинджер рассчитывала на его излишнюю самоуверенность.
— Я не выдам вас, — тихо сказала она. — Клянусь. Пожалуйста, позвольте мне уйти.
— С удовольствием, но не могу. Снимай пальто.
Джинджер стала медленно расстегивать пуговицы, стараясь выиграть время. Руки ее дрожали, но в конце концов она стянула с себя пальто и уронила его на пол.
Мужчина подошел ближе, почти упершись пистолетом в ее грудь. Он явно расслабился, не так сильно сжимал пистолет и не размахивал им, хотя и не намеревался шутить.
— Пожалуйста, не делайте мне больно, — попросила Джинджер, надеясь, что он окончательно расслабится, допустит ошибку и она сможет убежать.
— Я не хочу причинять тебе боль, — обиженно пробурчал он. — Я не хотел убивать этого старого дурака. Но он сам меня вынудил. Послушай, я сделаю все по возможности безболезненно, обещаю.
Все еще сжимая пистолет в правой руке, он левой рукой стал щупать под свитером ее грудь. Она не сопротивлялась, надеясь, что он возбудится и потеряет бдительность. Сомнений в том, что он сможет ее изнасиловать, уже не оставалось, хотя он и высказывал на этот счет опасения. Ему явно доставляло удовольствие то, что он делает и уже сделал. Его извинения и мягкие манеры были только маской, скрывающей отвратительную сущность убийцы и садиста.
— Очень маленькая, — шепнул он. — Маленькая, но славненькая.
Его рука под свитером нащупала застежку бюстгальтера и резко разорвала ее. Джинджер вздрогнула, насильник поморщился, словно его самого хлестнуло по спине лопнувшей бретелькой, и озабоченно поинтересовался:
— Я все-таки сделал тебе больно? Я не хотел. Постараюсь впредь быть осторожней. — Он сдвинул разорванный лифчик и сжал холодной рукой ее обнаженную грудь.
От страха и внезапного озноба Джинджер сильнее прижалась спиной к полкам, но пространства для маневра все равно не оставалось, потому что дуло пистолета по-прежнему упиралось ей в солнечное сплетение. Попытайся она вырваться, он наверняка всадил бы ей в живот пулю.
Продолжая гладить Джинджер холодной рукой, садист все тем же тихим голосом извинялся за то, что ему придется ее изнасиловать и убить, словно бы внушая ей эту простую мысль с одной целью — чтобы она поняла и не обижалась на него.
Джинджер уже была не в силах слушать этот поток монотонного бормотания и терпеть эту холодную руку, ощупывающую ее тело, покрывшееся гусиной кожей. Ее подмывало вцепиться в его рожу ногтями и вынудить поскорее прикончить ее, чтобы не мучиться. Изо рта у него несло сильным мятным запахом жевательной резинки, от которого Джинджер едва не стошнило. Она застонала и завертела головой, словно бы отказываясь верить, что ее насилуют. Пожалуй, даже если бы она специально репетировала, ей не удалось бы так правдиво изобразить полное отчаяние и совершенную беспомощность, но, к сожалению, это вышло у нее почти естественно.
Распаленный ее бессилием, он прижался к ней всем телом, бормоча:
— Мне кажется, я смогу это сделать, крошка, я сделаю это.
Похоже, он думал, что она забудет о том, при каких трагических обстоятельствах происходит эта сцена, и даст волю своим сексуальным чувствам. Но он жестоко просчитался.
Когда он прижался к ней низом живота, то опустил пистолет дулом вниз, убежденный, что Джинджер окончательно размякла. Но она не оправдала его надежд: едва он убрал оружие, она навалилась на него, словно бы теряя сознание или млея от нахлынувшей страсти, приблизившись таким образом ртом к его горлу. В следующее мгновение ее зубы впились в его кадык, а колено ударило в промежность. Одновременно Джинджер сжала запястье руки, в которой он держал пистолет.