Незнакомка. Снег на вершинах любви

Картленд Барбара

А однажды Люси, ничего не подозревая, надела свитер из чистого кашемира. Уже выйдя в сад, она ненароком глянула на ярлык — и у нее просто перехватило дыхание. Но тут Элли позвала ее забивать крокетные воротца, к тому же миссис Сауэрби ее видела, когда она проходила через гостиную. Да и она, спускаясь с лестницы, в свою очередь, видела, как скривилось лицо миссис Сауэрби, когда она заметила, что обвислую клетчатую юбку Люси венчает бледно-лимонный свитер Элли. «Веселитесь», — сказала миссис Сауэрби, но — как слишком поздно поняла Люси — думала она совсем о другом. Вернуться и сменить кашемировый свитер на бумажный или даже из овечьей шерсти значило бы признать себя виноватой в том, что выбрала его совершенно сознательно, хотя на

самом деле она взяла первый попавшийся. Она вовсе не думала, кашемир это или нет, когда вытаскивала свитер из набитого ящика, а только удивилась — до чего же мягкий! Она его взяла вовсе не потому, что у нее глаза завидущие, и, чтобы не подкреплять подозрений Сауэрби, лучше уж сегодня больше не попадаться ей на глаза. Она не хочет зависеть ни от Элли и ни от кого другого из ее семьи… Так и проходила в свитере до той самой минуты, пока, уходя домой, не влезла в свое тяжелое зимнее пальто.

И к ее родителям относилась ничуть не лучше, если не хуже. Да кто такая миссис Сауэрби? Тщеславная мещанка и больше ничего. Что же касается мистера Сауэрби, Люси его еще не раскусила. Папа Уилл тоже любил избитые шутки, отец в детстве называл ее Люся-Гуся и думал, что это ужас как смешно, но мистер Сауэрби острил без передыху да еще во весь голос. Всякий раз, когда он бывал в гостиной, Люси старалась как можно медленнее идти из спальни Элли в ванную комнату в конце холла. «Мне блевать от этого хочется! — кричал он жене на кухню. — Блевать, и только!» И затем как можно громче читал из газеты, чем на этот раз взбесил его Гарри Трумэн. Однажды он позвал: «Айрин, пойди сюда, Айрин!» И когда она подошла, похлопал ее по заду и спросил (на этот раз негромко, но Люси, которая затаив дыхание замерла в коридоре на втором этаже, все же расслышала): «Как здоровьишко, Пусик?» Ну разве могло ей понравиться, как он разговаривал с миссис Сауэрби и какие выражения употреблял? И конечно, она ни за что не поверит, что миссис Сауэрби, которая так задирает нос, это может понравиться. Она нисколько не сомневается, что все эти поцелуйчики и объятия миссис Сауэрби терпит через силу. И Люси испытывала к ней чуть ли не жалость.

Конечно, Люси нравилась щедрость Элли, и потом она была девочка добродушная — это так, но терпеть, чтобы Элли снисходила до нее, она не намерена. Когда Элли начала возиться с клетчатой юбкой, Люси так разозлилась, что чуть не убежала. Она бы так и сделала, но Элли уже распорола подол и накалывала новую длину, а сама Люси в рубашке и блузке сидела на туалетном столике и смотрела из-за занавесок, как кузен Элли, бывший джи-ай, возится со своим «гудзоном».

Рой. Она никогда его так не называла, да и вообще еще никак к нему не обращалась. Похоже, что и он не знал, как ее зовут, и даже не узнавал в ней девушку из Молочного Бара Дэйла. А Люси не раз видела его у своей стойки с того сентябрьского дня, когда мельком встретилась с ним у Элли, и до февраля, возвратившего ей благосклонность Сауэрби. Иногда он попадался ей на глаза на Бродвее со своим альбомом для эскизов. А в те долгие месяцы, когда ей пришлось обходиться без оркестра и без Элли и она каждый день после школы торчала в библиотеке, несколько недель подряд она сталкивалась с ним у выхода. Он уходил — она приходила. Он дружил с Дэйлом, и как-то раз Люси видела его за серьезным разговором с библиотекаршей мисс Брункер — значит, объяснить его постоянное одиночество просто застенчивостью нельзя. Наверное, ему нравится быть одному, а значит, он, по всей вероятности, интересный человек. Кроме того, она знала, что его отец — мистер Бассарт, неизменный председатель на заседаниях школьного совета, — слывет самым строгим, но и самым справедливым учителем. И еще она знала, что Рой только вернулся из армии — два года прослужил на самых Алеутах.

Кем он станет? Художником? Бизнесменом? А вдруг и правда махнет в Швецию? Или выкинет что-нибудь такое неожиданное, чего и представить нельзя? Как-то раз он при

ней сказал дяде, что ему причитается не только армейское пособие, но и солдатские льготы на покупку дома. Так что, коли ему захочется, он может хоть сейчас купить дом и жить-поживать. Тут дядя Джулиан захохотал, а Рой сказал: «Фыркай сколько тебе вздумается, старина, но так оно и есть. Меня не заставишь на кого-то там вкалывать, если только я сам не захочу».

— Куда это ты смотришь? — сказала Элли с кровати, где сидела, подшивая юбку.

Люси отпустила краешек занавески.

— Не на Роя, надеюсь, — добавила Элли.

— Да просто так, ни на что в особенности, — холодно ответила Люси.

— Потому что можешь не тратить на него времени, — сказала Элли, перекусывая нитку. — Знаешь, на кого он заглядывается?

— На кого?

— На Обезьянку Литтлфилд.

Неожиданно для Люси сердце ее сжалось.

— Роя сейчас интересует только с-е-к-с. Ну, и он себе выбрал правильную девочку, просто на все сто.

— Кого?

— Литтлфилд.

— Он что, гуляет с ней?

— Еще не знает, стоит ли снизойти. А может, только притворяется. Он мне говорит: «Она что, совсем ребенок, или у нее голова уже варит? Мне не хочется даром терять время». Я говорю: «Не беспокойся, Рой. Она не ребенок». А он мне: «Что ты имеешь в виду?» А я ему: «Знаю я, почему она тебе нравится, Рой». А он возьми да и покрасней. Ясное дело, про нее все и все знают, а Рой делает вид, будто только сегодня родился.

Тут уж Люси постаралась показать, что кто-кто, а она в курсе дела.

Элли продолжала:

— Я и говорю ему: «Уж ее-то любят не за то, какой она там человек». А он мне: «Ну вот об этом я и спрашивал тебя, Элли, что она за человек». — «А ты лучше Билла Эллиота спроси про нее, Рой, если еще не спрашивал». А он мне: «А я и не знал, что она с ним гуляла». — «Было, да сплыло, Рой. Но теперь даже он ее ни капельки не уважает. Остальное пусть тебе подскажет воображение». А он знаешь что мне сказал? «Иди играй со своими малявками, Элли». Он рассказывает моему отцу все свои армейские подвиги по части секса, и папка ему разрешает. Знаешь, над чем они хохочут там, внизу? И как ты думаешь, что их веселит?

— Секс?

— Он только об этом и думает. Я имею в виду Роя, — добавила Элли.

Апрель начался удивительно жаркой, совсем летней неделей, которая пронеслась над всем Средним Западом и почти за одну ночь заставила расцвести форзицию в саду Сауэрби. Однажды Люси подошла к окну и увидела, что Рой стягивает рубашку через голову. И хотя Люси тут же повернулась к Элли, перерывавшей ящик в поисках шорт для Люси, его гладкое, округлое тело, перегнувшееся через открытый верх машины, стояло у нее перед глазами до самого вечера.

А перед маем Рой обзавелся фотоаппаратом и стал скупать фотожурналы. Тогда-то он и заявился к Элинор и сказал, что ему нужно сделать несколько черно-белых этюдов на природе. Ему нужна девушка — позировать под деревом, которое он уже выбрал. Для этого может сойти и Элли.

Элли вспыхнула; у нее были темные блестящие волосы и карие глаза, которые временами становились дымчатыми. Когда она не сердилась, то казалась Люси не только самой хорошенькой, но и самой воспитанной и умной девушкой. Ей можно было дать девятнадцать или даже все двадцать, и она это прекрасно знала.

— Слышь, Рой, — сказала она, съезжая на южный говор, — чего бы тебе не позвать Обезьянку Литтлфилд? Для тебя она может согласиться сниматься и полуголой, не хуже Джейн Рассел, твоей любимой артистки.

— Слушай, — ответил он, скорчив гримасу, — я даже толком не знаком с этой Литтлфилд. И в жизни не видел кино с Джейн Рассел, ей-ей.

— Так я тебе и поверила. У вас в армии все стенки были обклеены ее карточками, а в кино ты ее не видел.

— Слушай, Элли, ты что, Скарлетт О’Хара из «Унесенных ветром»? Мне нужно сделать этюд. Так что отвечай: да или нет. Я не намерен торчать тут весь день.