Незримая жизнь Адди Ларю

Шваб Виктория

Адди заказывает большой кофе и пару маффинов, черничный и шоколадный, протянув скомканную десятку, которую нашла на столе у Тоби. Конечно, можно было бы стащить что-нибудь на рынке, но Адди нравятся уютная палатка и старушки-владелицы.

– Есть десятицентовик? – спрашивает Мэгги.

Адди выуживает из кармана мелочь, достает несколько четвертаков, затем пять центов и вдруг нащупывает кое-что еще. Деревянное кольцо снова на месте, теплое среди холодного металла. Коснувшись его пальцами, Адди сжимает зубы. Это словно назойливая мыслишка, от которой невозможно избавиться. Адди перебирает

монетки, стараясь не трогать кольцо и сопротивляясь желанию зашвырнуть его в заросли травы. Она знает, что ничего этим не добьется. Кольцо всегда возвращается.

Мрак шепчет ей на ухо, обвивая горло руками, словно шарфом:

«Я всегда с тобой».

Адди вытаскивает десять центов и прячет остальное в карман.

Мэгги вручает ей сдачу: четыре доллара.

– Откуда ты, солнышко? – спрашивает Мел, замечая в произношении Адди слабый акцент.

Теперь он почти исчез: Адди лишь иногда проглатывает «с» и немного смягчает «т». За долгие годы ей так и не удалось до конца с ним распрощаться.

– Много где побывала, – отвечает она, – но родом я из Франции.

– Oh-la-la, – протяжно тянет Мел с четким бруклинским прононсом.

– Держи, милая, – говорит Мэгги, передавая Адди пакет с выпечкой и высокий бумажный стакан.

Она хватает его, с наслаждением грея замерзшие пальцы. Кофе крепкий и черный, Адди делает глоток, внутри разливается тепло, и вот она уже снова в Париже, в Стамбуле, в Неаполе.

Глоток воспоминаний…

Адди направляется к воротам парка.

– Au revoir! [4] – выкрикивает вслед Мел, старательно выговаривая каждую букву, и Адди улыбается в плывущий от кофе пар.

4

До свидания (франц.).

В парке воздух прохладен и свеж. Солнце взошло, но как бы оно ни пригревало, холодно еще по-зимнему. Адди выискивает солнечное местечко и опускается на покрытый травой склон под безоблачным небом.

Кладет поверх бумажного пакета черничный маффин и попивает кофе, разглядывая книгу, которую позаимствовала со стола Фреда. Адди не удосужилась посмотреть, что же схватила, но теперь ее сердце замирает при виде потертой мягкой обложки с названием на немецком языке.

«Kinder und Hausm"archen», Br"uder Grimm.

Сказки братьев Гримм.

Немецкий Адди подзабыла. Он ютится в самом уголке памяти, которым она не пользовалась со времен войны. И вот Адди счищает с него пыль, зная, что язык как ни в чем не бывало лежит нетронутым под слоем грязи, стоит лишь ее смахнуть. Таков дар памяти. Она перелистывает хрупкие страницы, спотыкаясь взглядом о слова.

Давным-давно Адди любила такие сказки. В детстве, когда мир был маленьким, а она мечтала о распахнутых дверях.

Но теперь Адди слишком хорошо понимает, о чем эти истории. Сказки о простаках, что совершают глупости, предостерегающие легенды о богах и чудовищах, а еще о жадных смертных, которые желают слишком многого, а потом не могут понять, что потеряли. Пока не придется заплатить сполна и не станет чересчур

поздно требовать вернуть все назад.

Голос, словно дым, заполняет ее грудь.

Никогда не молись богам, что отвечают после прихода темноты.

Адди отбрасывает книгу прочь, закрывает глаза и опускается на траву, пытаясь насладиться теплом солнца.

VIII

29 июля 1714

Вийон-сюр-Сарт, Франция

Аделин хотела быть деревом. Расти себе как вздумается, не принадлежать никому – лишь земле под ногами и небу над головой, как Эстель. У нее будет необычная жизнь, возможно немного одинокая, зато своя собственная. Она будет принадлежать лишь самой себе.

Но деревушки вроде Вийона опасны.

Моргнешь – и минул год.

Еще моргнешь – и пяти как не бывало.

Эта деревня словно щель между валунами – достаточно широка, чтобы затеряться. В таких местах время незаметно утекает и размывается. Исчезают месяцы, годы, даже целая жизнь. Здесь рождаются и ложатся в землю на одном и том же пятачке.

Аделин собиралась стать деревом, но в ее жизнь вошли Роже и его жена, Полин. Они выросли вместе, поженились, а потом их брак сгинул в мгновение ока, быстрее, чем вы успели бы зашнуровать ботинки.

Тяжелая беременность, губительные роды, две смерти вместо одной новой жизни.

Из четырех малышей осталось трое. Над могилой еще не остыла земля, а отец уже ищет новую жену, мать своим детям, новую жизнь ценой единственной и неповторимой жизни Аделин.

Разумеется, она сказала «нет».

Аделин двадцать три – слишком стара для замужества. Двадцать три – треть жизни пропала зря. Двадцать три – и ее дарят словно призовую свиноматку мужчине, которого она не любит, не хочет и даже не знает.

Она сказала «нет» и выяснила цену этого слова. Оказалось, как и Эстель, она принадлежит деревне, и теперь деревня требует свое.

Мать заявила, что это ее долг.

Отец объяснил, что это удача, только Аделин не поняла, для кого.

Эстель промолчала, поскольку знала, что у Аделин нет выбора в этой нечестной сделке. Такова женская доля: покориться обычаю и знать свое место.

Она должна была вырасти деревом, а вместо этого пришли люди, размахивающие топором. И отдали ее.

В ночь перед свадьбой Аделин лежит без сна и мечтает о свободе. Бежать. Украсть отцовскую лошадь – пусть это полное безумие. Она тронулась умом настолько, что готова и на это.

Но Аделин просто молится.

Она молилась со дня помолвки. За это время половину своих пожитков она утопила в реке, а другую зарыла на поле или закопала в грязь на склоне холма среди кустарника, там, где деревня встречается с лесом. Теперь время заканчивается, и подношений почти не осталось.

Она лежит в темноте, покручивает деревянное кольцо на кожаном шнурке и размышляет, не выйти ли в ночь, не помолиться ли. Однако Аделин помнит грозное предостережение Эстель о тех, кто может ответить. Поэтому она складывает ладони и обращается к Богу своей матери. Просит о помощи, о чуде, о выходе. А в самый темный час даже умоляет о смерти Роже – все что угодно, лишь бы спастись.