Незримые академики
Шрифт:
– Да? Что?
– К кому из нас вы сейчас обращались?
– Я вас подвел, – подытожил Натт, когда они шагали по улицам, запруженным толпой, которая расходилась после матча. По крайней мере, шагал Трев, а Натт передвигался какой-то странной походкой, которая наводила на мысль, что у него поврежден таз.
– Да не, никаких проблем, – отозвался Трев. – И ваще, все на свете поправимо. Уж я-то знаю. Что люди видели? Какого-то пацана в цветах «Колиглазов». Нас таких тысячи. Не дрейфь. Э… а почему ты такой сильный, Гобби? Ты че, всю жизнь гири тягал?
– Вы
Они некоторое время шли молча, и наконец Трев сказал:
– А ну, повтори. Че-то я в толк не возьму. Ты как скажешь, так прямо в башку не помещается и из уха торчит.
– Видимо, я непонятно выразился. Было время, когда мой разум наполняла тьма. Но брат Овсец показал мне свет, и я родился.
– А, ты уверовал и все такое.
– И вот к чему я пришел. Вы спрашиваете, почему я такой сильный? Живя во мраке кузни, я часто таскал тяжести. Сначала я поднимал клещи, потом молоток поменьше, затем молоток побольше. Наконец я смог поднять наковальню. Это был хороший день. Я ощутил свободу.
– А зачем тебе было поднимать наковальню?
– Я был к ней прикован.
Они снова шли молча, пока Трев не спросил, осторожно подбирая слова:
– Наверное, жизнь там, в горах, типа, бывает нелегкой?
– Зато сейчас все уже не так плохо.
– Да, типа, стараешься думать только о хорошем, и все такое.
– Например, о некоей леди, мистер Трев?
– Да-а, раз уж ты спросил. Я про нее все время думаю. Она мне нравится! Но она, блин, из Долли!
Небольшая компания болельщиков обернулась и посмотрела на них, поэтому Трев понизил голос до шепота:
– У ее братцев кулаки размером с бычий зад!
– Я читал, мистер Трев, что любовь смеется над тюремщиками.
– Че, правда? Даже когда получает по роже бычьим задом?
– Об этом поэты умалчивают, мистер Трев.
– И потом, – продолжал Трев, – тюремщикам самим проблемы не нужны, они ребята тихие, спокойные. Прям как ты. Ты-то небось отболтаешься, если что. И девчонкам такие, как ты, всегда глянутся. Ты, конечно, не картинка, скажем прямо, но девчонки любят, когда с ними разговаривают как по писаному. Тогда от них отбою не будет… только если вздумаешь отбиваться, с твоей силищей, конечно, надо поосторожнее, ничего личного.
Натт помедлил. Конечно, в его жизни были ее светлость и мисс Здравинг, но ни одна из них не подходила под определение «девчонки». Младшие Сестры, несомненно, были молоды и, предположительно, женского пола, но, по правде говоря, больше всего они походили на одаренных интеллектом кур и представляли не самое приятное зрелище за обедом. Опять-таки «девчонками» он бы тоже не рискнул их назвать.
– Я встречал не так уж много девчонок, – наконец произнес он.
– Взять хоть Гленду. Ты ей прям приглянулся. Но смотри в оба – ей только волю дай, и она живо начнет тобой вертеть. Она уж такая, всеми командует.
– Я так понимаю, у вас с ней что-то было, – заметил Трев.
– А ты толковый парень. Башковитый. Прям беда. Ну да, типа того, было. Я бы предпочел, чтоб между нами,
– Спасибо, что сказали, мистер Трев. Я попробую расшифровать эту шутку на досуге.
Трев вздохнул.
– Но теперь-то я не такой. А Джульетта… Я, типа, прополз бы целую милю по битому стеклу, вот как, только чтобы подержать ее за руку, и никаких фиглей-миглей, чесслово.
– Путь к сердцу возлюбленной можно проложить, написав стихи, – сказал Натт.
Трев слегка приободрился.
– А, ну языком трепать я умею. Если я ей, типа, напишу письмецо, ты ж его передашь, а? Я, например, напишу на дорогой бумаге что-нибудь этакое: «Ты мне нравишься, ты очень клевая, давай куда-нибудь сходим вместе, и никаких фиглей-миглей, зуб даю. С любовью, Трев». Как тебе?
– Ваши намерения по сути, несомненно, чисты и благородны, мистер Трев, но… э… если вы позволите мне предложить некоторую помощь…
– Слова надо подлиннее, да? И запустить как-нибудь покудрявей?
Но Натт уже не обращал на него внимания.
– Вот это клево, – произнес голос над головой Трева. – Ты кому собрался письма писать, умник?
У братьев О’Столлопов имелось одно положительное качество: они были не Энди. В глобальном смысле, конечно, противник не видел особой разницы, если умывался кровью. Но О’Столлопы просто знали, что против лома нет приема, а потому даже не пытались прибегнуть к какому-нибудь другому методу, в то время как Энди был просто психом, за которым шли только потому, что стоять за спиной у психа безопаснее, чем перед ним. Он становился таким обаятельным, когда на него внезапно накатывала очередная безумная смена настроения, и именно в этот момент следовало развернуться и бежать. Что касается О’Столлопов, у вдумчивого исследователя ушло бы совсем немного времени, чтобы понять, что Джульетта была мозговым центром семьи. С точки зрения Трева, достоинство было ровно одно: О’Столлопы считали себя умными, потому что никто и никогда их в этом не разуверял.
– А, так называемый мистер Трев, – сказал Билли О’Столлоп, ткнув Трева пальцем, похожим на гигантскую сосиску. – Ты ж, типа, такой умный, вот и скажи, кто сломал ворота?
– Я стоял в Толкучке, Билли. Ниче не видел.
– Он будет играть за «Колиглазов», да? – настаивал Билли.
– Билли, даже твой папаша в лучшие годы и то не запустил бы мяч за сто ярдов! Ты ж знаешь. Так не бывает. Болтают, столб просто сам собой подломился, а кто-то пустил байку. Неужто я тебе совру, Билли?
Ложь в исполнении Трева зачастую стояла очень близко к правде.
– Соврешь, потому что ты «Колиглаз».
– Ладно, ладно, тут ты меня поймал, отпираться не стану, – Трев вскинул руки. – Я тебя очень уважаю, Билли, и все такое… Ворота сломал Натт. Больше ты от меня ничего не добьешься.
– Я тебе башку оторву, вот что, – сказал Билли, с ухмылкой глянув на Натта. – Этот хиляк даже мячик не поднимет!
И тут кто-то за спиной у Трева произнес:
– Эй, Билли, тебя что, выпустили погулять без намордника?