Незримые академики

Пратчетт Терри Дэвид Джон

– Че? За шары меня решил подергать, да?

– Я никоим образом не хотел вас обидеть, мистер Трев, – возразил Натт – так серьезно, что Трев невольно усмехнулся, – но, сами понимаете, если он дрался с представителями противоположной стороны еще более жестоко, чем они с ним, разве это не значит, что он…

– Это мой старик, – перебил Трев. – А потому не надо тут равнять его с кем попало, усек?

– Усек. И что, вам никогда не хотелось пойти по его стопам?

– Чтоб меня тоже притащили домой на носилках? Нет уж, соображалка мне досталась от мамаши, а не от старика.

Он был классный мужик и любил футбол, но, честно говоря, мозгов ему перепало не с избытком, и однажды они вытекли через уши. «Долли», типа, навалились на него кучей и разделали так, что мое почтение. Нет, Гобби, футбол – это не для меня. Я не дурак.

– Да, мистер Трев. Я вижу.

– Напяливай шмотки, и пошли. Мы же не хотим опоздать, блин.

– Блин, – автоматически повторил Натт, наматывая огромный шарф на шею.

– Че? – Трев нахмурился.

– Че? – сдавленно переспросил Натт. Шарфа было очень много. Он почти полностью закрывал рот.

– Ты, типа, меня за стручок решил подергать, а? – поинтересовался Трев, протягивая ему ветхий свитер, весь вылинявший и обвисший от старости.

– Пожалуйста, мистер Трев! Я сам не знаю! Такое ощущение, что у вас очень много мест, за которые я могу случайно дернуть! – Натт натянул большую шапку с розовым помпоном. – Сколько на нас розового цвета, мистер Трев. Мы просто источаем маскулинность.

– Не знаю, что лично ты источаешь, Гобби, но запомни одну штуку. «Давай, сыпь сюда, если ты такой крутой». Ну-ка, повтори.

– Давай, сыпь сюда, если ты такой крутой, – послушно повторил Натт.

– Сойдет, – Трев окинул его взглядом. – Запомни: если во время матча кто-нибудь, типа, начнет тебя толкать или затирать, просто скажи им это самое, и они увидят, чьи на тебе цвета. Тогда они, типа, подумают, прежде чем приставать. Усек?

Натт – выглядывая между огромной шапкой и шарфом, похожим на боа-констриктор, – кивнул.

– Ну, Гобби, ты теперь настоящий… фанат. Тебя бы мать родная не узнала.

После короткой паузы из недр ветхих шерстяных одеяний, похожих на пеленки для новорожденного гиганта, чьи родители не знали, кого им ожидать, послышался голос:

– Полагаю, это вы довольно верно подметили.

– Да? Ну, блин, тогда хорошо, че. Давай, пошли, парни ждут. Шевели ногами и не отставай.

– Запомни, это предварительная дружеская встреча между «Ангелами» и «Великанами», усек? – сказал Трев, когда они вышли под дождь, который потихоньку превращался в смог из-за вечно висящего над Анк-Морпорком облака дыма. – Те и другие, конечно, играют паршиво, ничего особого, но «Колиглазы» болеют за «Ангелов», усек?

Потребовались некоторые объяснения, но суть, насколько мог понять Натт, заключалась в следующем: «Колиглазы» оценивали все городские футбольные команды в зависимости от их физического, психологического или просто-напросто интуитивно ощущаемого сходства с ненавистными «Сестричками Долли». Так было испокон веков. Идя на матч между двумя чужими командами, ты автоматически, повинуясь сложному, вечно меняющемуся графику любви и ненависти, болел

за тех, кто был ближе к твоей родной почве или, точнее сказать, родным булыжникам.

– Ну, ты въехал? – наконец спросил Трев.

– Я запечатлел в памяти то, что вы сказали, мистер Трев.

– Да, блин, не сомневаюсь. И когда мы не на работе, зови меня просто Трев, ясно? – он дружелюбно ткнул Натта в плечо.

– Зачем вы это сделали, мистер Трев? – воскликнул Натт, и в его глазах, которые только и виднелись из-под шарфа, мелькнула обида. – Вы меня ударили!

– Я тебя не ударил, Гобби! Это был, типа, дружеский тычок. Чуешь разницу? Ты че, не знал? Я, типа, слегка тебя ткнул, чтоб показать, что мы друзья. Давай, ткни меня тоже. Ну же, – Трев подмигнул.

Будь вежливым, а главное, ни на кого не поднимай в гневе руку…

Натт сказал себе: «Но ведь это совсем другое, правда?» Трев был его другом. Друзья обмениваются тычками в знак привязанности. Дружеский жест, и ничего более.

Он слегка хлопнул по дружескому плечу.

– Это, типа, ты меня ткнул? – поинтересовался Трев. – Это, по-твоему, был тычок? Ты че, девчонка? Как ты ваще выжил, если даже ткнуть как следует не умеешь? Давай, попробуй еще разок!

И Натт попробовал.

Стать одним из толпы? Это противоречило всему, за что стояли волшебники – а волшебник не станет стоять, если можно посидеть. Но даже сидя, нужно, так сказать, быть на голову выше толпы. Разумеется, мантия иногда мешалась, особенно когда волшебник работал в кузнице, создавая какой-нибудь магический металл, мобилоидное стекло или иной пустячок (в области практической магии считалось счастливой случайностью, если в процессе ты себя не поджег). Поэтому у каждого волшебника имелись кожаные брюки и запачканная, прожженная кислотами блуза. Это была общая маленькая грязная тайна – строго говоря, не такая уж тайна, зато очень грязная.

Чудакулли вздохнул. Его коллеги попытались приобрести облик простых горожан, хотя имели лишь самые смутные представления о том, как выглядят современные простые горожане. И теперь они хихикали, поглядывали друг на друга и отпускали замечания вроде: «Боги мои, ты б хоть надел что почище, старина». Рядом, с крайне смущенным видом, стояли двое университетских слугобразов, явно не зная, куда девать ноги, и втайне мечтая тихонько покурить где-нибудь в теплом уголке.

– Господа, – начал Чудакулли и, сверкнув глазами, добавил: – Или, скорее, собратья по ручному и умственному труду. Сегодня вечером мы… да, Главный философ?

– Можно ли назвать нашу деятельность трудом? В конце концов, это университет, – заметил Главный философ.

– Я согласен с Главным философом, – подхватил профессор самых современных рун. – По университетскому статуту, нам воспрещается совершать магические действа выше четвертого уровня иначе как в пределах университета, если только на это не будет специальной просьбы городских властей или, согласно третьему параграфу статута, нам самим не захочется. Мы – местоблюстители, а следовательно, нам воспрещается трудиться.