Незримые академики

Пратчетт Терри Дэвид Джон

Она сидела рядом и смотрела на спящего Натта, пока Трев пытался осмыслить минувший вечер.

– Повтори, какой там был сандвич? Тот, что приготовил ему Игорь.

– Тунец, спагетти и джем. И сахарная посыпка, – зевая, ответил Трев.

– Ты уверен?

– Такое, типа, не забудешь.

– Какой джем? – уточнила Гленда.

– А че?

– Я полагаю, такой эффект может дать айва. Или чили. Впрочем, не понимаю, при чем тут сахарная посыпка. Не вижу в ней никакого смысла.

– Это

же Игорь. Какой тут смысл.

– Но он предупредил тебя насчет Натта?

– Да, но вряд ли он имел в виду «запирайте пироги на замок»! У тебя из-за них, типа, будут неприятности?

– Нет, в холодильнике как раз поспевает следующая партия. Пироги вкуснее всего, когда дойдут. Если имеешь дело с пирогами, лучше наготовить их впрок.

Гленда посмотрела на Натта и продолжала:

– Ты хочешь сказать, что О’Столлопы переломали ему кости, а потом он своими ногами вышел из больницы госпожи Сибиллы?

– Он умер! Это даже старина Пикша заметил.

Оба уставились на Натта.

– Но сейчас он живой, – заявила Гленда. Это прозвучало как обвинение.

– Слушай, – сказал Трев, – я про Убервальд знаю только то, что там, типа, есть вампиры и вервольфы. Но вампиры, кажется, не особо интересуются пирогами. И на прошлой неделе было полнолуние, а Натт вел себя как обычно… ну, не страннее, чем всегда.

Гленда понизила голос.

– Может быть, он зомби… нет, зомби тоже не едят пироги.

Она продолжала смотреть на Натта, и какая-то другая часть ее сознания вдруг вспомнила…

– В среду вечером в университете будет банкет. Патриций Витинари, вместе с волшебниками, что-то задумал. Не сомневаюсь, речь пойдет о футболе.

– И че?

– У него, наверное, какой-то план. Мерзкий план. Сегодня волшебники пришли на матч и делали заметки! Только не говори, что это нормально. Футбол собираются запретить, вот в чем дело!

– И хорошо!

– Тревор Навроде, как ты можешь это говорить! Твой отец…

– …умер, потому что был дурак, – закончил Трев. – И не говори мне, что именно так он и хотел умереть. Такой смерти никто себе не желает.

– Но он любил футбол!

– И че? Ну и че? О’Столлопы тоже любят футбол. И Энди Шенк любит футбол. Ну и че? Не считая сегодня, сколько раз ты видела мяч? Сомневаюсь, что хоть один!

– Да, но дело ведь не в футболе…

– Типа, на футболе дело не в футболе?

Гленда пожалела, что у нее нет хорошего образования. Точнее говоря, хоть какого-нибудь образования. Но отступать она не собиралась.

– Дело в единстве, – сказала она. – В том, чтобы быть частью целого. Вместе петь. Все делать сообща.

– Я думаю, мисс Гленда, – отозвался Натт со своей подстилки, – что вам следует ознакомиться с сочинением Траузенблета «Der Selbst uberschritten durch das Ganze».

Они

вновь уставились на Натта, разинув рты. Он открыл глаза и лежал, глядя в потолок.

– Одинокая душа пытается прикоснуться к душе всего человечества и, возможно, даже более того. Перевод У. И. Г. Спокноча, «В поисках целого», испорчен, хоть и в целом понятен, из-за того, что он на протяжении всего текста ошибочно переводит bewusstseinsschwelle как «прическа».

Трев и Гленда переглянулись. Трев пожал плечами. С чего бы начать?

Гленда кашлянула.

– Мистер Натт, вы живы, умерли или что?

– Я жив, спасибо, что спросили.

– Но я видел, как тебя убили! – воскликнул Трев. – Мы бежали всю дорогу до госпожи Сибиллы!

– А, – сказал Натт. – Простите, я не помню. Видимо, диагноз был ошибочный. Я не прав?

Они посмотрели друг на друга. Треву досталось по полной программе. Когда Гленда сердилась, под ее взглядом трескалось стекло. Но Натт попал в точку. Трудно спорить с человеком, который утверждает, что жив.

– Э… а потом ты вернулся и съел девять пирогов, – сказала Гленда.

– Похоже, они тебе не повредили, – с наигранной бодростью ввернул Трев.

– Правда, не понимаю, как они поместились, – закончила Гленда. – Из них любого хватило бы, чтобы наесться до отвала.

– Вы на меня сердитесь! – Натт явно испугался.

– Давайте успокоимся все, ладно? – перебил Трев. – Я здорово перепугался, не совру. Но я не сержусь. Мы твои друзья.

– Я должен вести себя прилично! Я должен приносить пользу! – эти слова срывались с губ Натта, как заклинание.

Гленда взяла его за обе руки.

– Послушай, я тоже не сержусь из-за пирогов, честное слово. Мне приятно, если у человека хороший аппетит. Но ты должен объяснить, что случилось. Ты совершил что-то недозволенное?

– Я должен помогать, – сказал Натт, осторожно отстраняясь и отводя глаза. – Должен вести себя прилично. Не лгать. Быть полезным. Спасибо, вы очень добры.

Он встал, принес из дальнего угла корзину со свечами, включил свою машинку и принялся за работу, не обращая внимания на Гленду и Трева.

– Ты понимаешь, что творится у него в голове? – шепотом спросила она.

– В детстве он семь лет провел прикованным к наковальне, – сказал Трев.

– Что? Какой ужас! С ним поступили очень жестоко!

– Ну да, или просто постарались сделать так, чтобы он точно не освободился.

– Вещи редко бывают такими, какими кажутся, мистер Трев, – сказал Натт, продолжая работать с лихорадочной быстротой, – а акустика в этом подвале очень хорошая. Ваш отец ведь любил вас?

– Че? – Трев покраснел.