Незримые академики

Пратчетт Терри Дэвид Джон

– Он любил вас, брал с собой на футбол, угощал пирогом, учил болеть за «Колиглазов», сажал на плечи, чтобы вам было видно игру?

– Не говори так о моем старике!

Гленда взяла Трева за руку.

– Все нормально, Трев, все в порядке, он ведь просто так спрашивает, честное слово.

– Но вы возненавидели его, потому что он оказался обыкновенным смертным и умер на мостовой, – закончил Натт, беря очередную необработанную свечу.

– А вот это уже хуже, – заметила Гленда.

Натт не обратил на нее внимания.

– Он вас подвел, мистер

Трев. Оказалось, что тот, на кого маленький мальчик смотрел как на бога, – обычный человек. Каждый в этом городе, кто хоть раз видел футбол, слышал имя Дэйва Навроде. Если ваш отец и был глупцом, значит, всякий, кто взбирается на гору или переплывает бурную реку, глупец. Если он был глупцом, значит, глуп был тот, кто первым попытался укротить огонь. Если он был глупцом – значит, глуп был тот, кто первым попробовал устрицу… хотя вынужден заметить, что, учитывая разделение труда в ранней культуре охотников и собирателей, это, скорее всего, была женщина. Возможно, только глупцы встают поутру с постели. Но после смерти некоторые из них сияют, как звезды, и ваш отец именно таков. Когда он умер, люди забыли глупость и запомнили блеск. Вы ничего не могли поделать. Вы не могли его остановить. Иначе он не был бы Дэйвом Навроде – человеком, имя которого означает футбол для тысяч других…

Натт осторожно отложил красиво оплавленную свечу и продолжал:

– Подумайте об этом, мистер Трев. И не будьте ловким или хитрым. Ловкость – просто приглаженный вариант глупости. Попробуйте лучше быть разумным. Это надежней.

– Слова, одни слова! – горячо воскликнул Трев, но Гленда заметила блестящие дорожки у него на щеках.

– Пожалуйста, подумайте, мистер Трев, – повторил Натт и добавил: – Вот, почти полная корзинка. Я старался быть полезным.

Воцарилось молчание. Раньше Натт лихорадочно метался, чуть не теряя сознание от тревоги. Он твердил одно и то же, как будто заучивал урок. И вдруг он стал совсем другим – спокойным и собранным.

Гленда перевела взгляд с Натта на Трева, потом обратно. У Трева отвисла челюсть, и Гленда его не винила. То, что так спокойно и бесстрастно сказал Натт, казалось не точкой зрения, а истиной, поднятой со дна глубокого колодца.

Трев нарушил молчание первым. Он говорил как во сне, и его голос звучал хрипло.

– В пять лет я получил в подарок его старый свитер. Большой, как палатка. Зато он был такой засаленный, что не промокал… – Он замолчал.

Гленда слегка потянула Трева за локоть и испугалась.

– Он прямо закоченел. Весь как доска.

– А, кататонический ступор, – отозвался Натт. – Так бывает, когда захлестывают эмоции. Надо его уложить.

– Эти старые матрасы, на которых вы спите, – просто гадость, – сказала Гленда, оглядываясь в поисках чего-то лучшего, нежели холодный каменный пол.

– Я знаю, что нужно! – воскликнул Натт, воплощенная энергия, и бросился бегом по коридору. Гленда по-прежнему поддерживала неподвижного Трева, когда с кухни появилась Джульетта. Она остановилась как вкопанная, увидев их, и разрыдалась.

– Он умер?!

– Э, нет… –

начала Гленда.

– Когда я шла на кухню, то поболтала с ребятами из булочной, и они сказали, что по всему городу драки и кого-то убили!

– У Трева небольшой шок, только и всего. Мистер Натт сейчас притащит что-нибудь, и мы его уложим.

– О… – Джульетта как будто слегка разочаровалась, наверное, потому, что «небольшой шок» – это не так уж интересно, но тут же пришла в себя, поскольку из коридора раздался резкий звук, какой обычно издают передвигаемые деревянные предметы. Этот звук возвестил появление Натта, толкавшего перед собой кушетку. Вздрогнув напоследок, кушетка остановилась перед Глендой и Тревом.

– Там, дальше по коридору, большая комната, заваленная всякой старой мебелью, – сказал Натт, похлопав по вылинявшему бархату. – Слегка отсырела, но, кажется, все мыши по дороге разбежались. Кстати, отличная вещь. Если не ошибаюсь, это шезлонг знаменитого Гурнинга Шпиля. Надеюсь, я сумею его отреставрировать. Давайте осторожно уложим мистера Трева.

– Что с ним такое? – поинтересовалась Джульетта.

– О, иногда правда бывает такой неприятной, – ответил Натт. – Но скоро он совладает с собой, и ему станет легче.

– Хотела бы и я сама знать правду, мистер Натт, уж будьте так любезны, – сказала Гленда, складывая руки на груди и стараясь казаться суровой, в то время как голос в ее голове нашептывал: «Шезлонг! Шезлонг! Когда поблизости никого не будет, попробуй принять на нем томный вид!»

– Это нечто вроде лечения посредством слов, – осторожно объяснил Натт. – Иногда люди обманывают себя и начинают верить в то, что не является правдой. Порой это бывает опасно, потому что человек видит мир в неправильном свете. Притом он не позволяет себе понять свою ошибку. Но обычно некоторая часть сознания это все-таки понимает, и правильные слова могут найти в ней отклик… – он с тревогой взглянул на обеих.

– Клево, – отозвалась Джульетта.

– А по-моему, какой-то фокус, – сказала Гленда. – Как будто человек не знает, что у него в голове!

Она снова скрестила руки на груди и увидела, как Натт на них смотрит.

– Что? – спросила она. – Никогда раньше не видели локтей?

– На них очаровательные ямочки, мисс Гленда, когда вы так тесно переплетаете руки…

До сих пор Гленда не сознавала, что Джульетта умеет двусмысленно смеяться. По искреннему убеждению Гленды, она просто не имела такого права.

– У Гленды ковылер! У Гленды ковылер!

– Нужно говорить «кавалер», – ответила та, отгоняя воспоминание о том, что у нее самой ушел не один год, чтобы это выяснить. – И я всего лишь пытаюсь помочь. Мы ведь помогаем Треву, правда, мистер Натт?

– Он такой душка, когда лежит и спит, – сказала Джульетта. – Весь розовый…

Она неловко погладила сальные волосы Трева.

– Совсем как маленький!

– Да, притворяться душкой он всегда умел, – заметила Гленда. – Может быть, сходишь и принесешь нашему малышу чашку чая с печеньем? Только не с шоколадным.