Незримые нити
Шрифт:
— Присаживайся, — махнул рукой Дан, — Нужно посоветоваться.
Он уже освоил все, чему она могла научить его, в области управления водой; благодаря силам Лиминя он даже далеко превзошел его. С ритуальной магией было сложнее.
Но главным, чем могла послужить ему Панчён сейчас, были её глубокие знания о духах и демонах. О том, что еще месяц назад Дан назвал бы местным фольклором, — до тех пор, пока не увидел воочию трупы семидесяти человек, с этим «фольклором» столкнувшихся на практике.
— Возможно, что наши поиски дали плоды, — сказал Дан, извлекая из рукава свиток пергамента. Именно пергамента,
— Сегодня служанка Ликин передала мне письмо от монахини Нуо, живущей в монастыре Благосклонной Луны, что на спорных территориях между землями Цзао и Лаошу. Она пишет, что за последний месяц двух её сестер нашли мертвыми и как будто высушенными изнутри. То, как она это описывает, во многом похоже на то, что я видел во дворце Хуаджу. Как ты полагаешь, это может быть работа Байгу-цзин?
Передавать письмо не имело смысла: Панчён была неграмотна. Все знания, которыми она владела, передавались из уст в уста и запоминались наизусть.
— То может быть Байгу-цзин, Ваше Высочество. Или то может быть любой другой демон. Каждый из них, мой господин, так или иначе пожирает людскую жизнь, ведь собственной жизни у них и нет.
— В смысле? — не понял Дан.
На какое-то время шаманка задумалась, подбирая ответ.
— Вам известно о природе демонических созданий, молодой господин? — спросила она наконец.
«Я там знаю, что мне положено о них знать», — ворчливо подумал Дан, — «Может, принцам о ней рассказывают в детстве вместо сказок на ночь!»
Но вслух сказал другое:
— Расскажи, что известно тебе.
Панчён слегка удивилась, но все же начала:
— Всякий демон когда-то, в прошлой жизни был заклинателем. Он шел по пути самосовершенствования, но в итоге его путь свернул не в том направлении.
— Перешел на Темную Сторону? — не удержался от комментария Дан.
Однако Панчён покачала головой:
— Нет, господин. Заклинатели и демоны — две стороны одной медали, но они не Свет и Тьма. В душах заклинателя Свет и Тьма гармонично сосуществуют между собой; достижение этой гармонии — главное условие совершенствования. Но демоны... это совсем другое. Встретившись с Тьмой в своей душе, они стали сражаться с нею. И проиграли.
Шаманка пожала плечами:
— Вместо того, чтобы принять свою природу, они подавляли её. И в какой-то момент желание превратилось в голод. Этот голод двигал ими в прошлой жизни, — и он стал их сутью в новом воплощении. Демон не испытывает желаний, он неспособен чувствовать удовольствие или удовлетворение. Он лишь силится утолить голод, утолить который невозможно.
— Ты можешь немного пояснить? — попросил Дан, — Мне кажется, я не вполне понял.
Панчён слегка замешкалась. Кажется, ответ у неё был, — но она сомневалась, стоит ли его произносить.
— Ваше Высочество, — почти просящим голосом сказала она, — Вы не разгневаетесь на меня, если для иллюстрации я приведу пример, который может показаться вам неуважительным?
— Что за вопросы, — поморщился юноша, — Если через этот пример ты сможешь лучше объяснить то, что меня интересует, то ты должна его привести. Считай, что это мой приказ.
Шаманка серьезно кивнула:
— Я услышала вашу волю, молодой господин, и я выполню её. Мой пример
Дан представил. Весьма четко представил.
И от возникшего перед глазами образа ему почему-то стало очень больно и тоскливо.
Как будто часть его оторвали навсегда.
Забавно, но всего месяц назад он даже не представлял себе, что такая часть в нем есть.
— И если бы это случилось, то после смерти вы переродились бы демоном похоти, — закончила свою речь шаманка.
Дан хмыкнул. Лиминю такая роль подходила. А ему?..
Впрочем, сейчас важнее было другое.
— Но при чем здесь сражение с Тьмой? — осведомился он.
Панчён чуть улыбнулась:
— Потому что с теми, в ком Свет и Тьма не сражаются, такого не бывает. Голод рождается из отрицания. Тот, кто отрицает часть себя, раскалывает собственные души. И из их осколков и создана Преисподняя.
Дан почувствовал, что еще немного, и они залезут куда-то глубоко в дебри популярной психологии.
— Ладно, а что касается Байгу-цзин? — вернулся он к практическим вопросам.
— Дух Белой Кости в прошлой жизни была очень красивой женщиной, — ответила Панчён, — Очень красивой, но с самого детства приученной стыдиться своей красоты. Сверясь каждую мысль, чтобы не впасть во тщеславие. Избегать украшений и красивой одежды. Не подымать глаза от земли. А упреки все сыпались. В каждом её взгляде люди видели выражение превосходства. Она молилась Светлым Небожителям, чтобы Небеса избавили её от её красоты. Но Небеса остались глухи. И тогда что-то в ней сломалось. Признав свое превосходство, она превратилась в тирана, унижающего других. Она купалась в мужском внимании, но в этом не было того наслаждения, что испытывает женщина, ощущая себя желанной. Лишь горечь и обида вели её.
— А после перерождения? — осведомился Дан.
Таких историй он слышал множество, на постсоветском пространстве они цвели буйным цветом, обильно прорастая в умах людей множеством комплексов и заморочек. «Будь скромнее». «Проявляй смирение». «Не выделяйся». «Не задавайся».
Тьфу.
Как будто цветку приказали не цвести.
— После перерождения её навязчивая идея — обрести былую красоту и приумножить её, — ответила Панчён, — Её настоящий облик уродлив: она выглядит как гигантский, выбеленный скелет; у нее несоразмерно вытянутые конечности и взгляд, вселяющий ужас. Она может принимать три человеческих обличья, но каждое из них имеет свой изъян, который невозможно замаскировать ни иллюзией, ни превращением. В обличье мужчины у неё левая нога короче правой. В обличье ребенка у неё во рту гнилые старушечьи зубы. Наконец, обличье прекрасной девы — самое близкое к её мечте, но в нем её повсюду сопровождает запах болотной тины. Тем не менее, именно это обличье она будет беречь сильнее всего.