Незримый поединок
Шрифт:
— К маме хочу! — захныкал Олежка, когда Ольга ушла на кухню.
— Мама болеет, — сказал Дубровин. — Вот выздоровеет, и мы к ней сходим.
— Сейчас хочу-у-у, — заныл Олежка снова.
— Завтра пойдем, ладно? — успокоил его Дубровин. — Ты картошку любишь?
— Да. Дядя Гриша тоже любит.
— Какой дядя Гриша?
— Шофером он работает. Он меня на машине катал.
— А он часто приходил к маме?
— Да, каждый день.
— А еще никто к вам не приходил?
Олежка молчал. Вдруг
— Не-е-е… Только один дядя. Он меня целовал сильно…
— Ну, ну… — заволновался Дубровин. — Долго он был?
— Не-е… Они с мамой ругались. А мама сказала: «Иди, откуда пришел».
— Ну, а потом?
— Они во двор вышли. А потом я слышал, как мама закричала.
Олежка снова заплакал.
— Не плачь, мама скоро придет, — сказал Дубровин.
— А где она?
— В больнице. Поправится скоро и приедет.
Ольга появилась в дверях с полной тарелкой картошки. От тарелки шел густой пар.
— Вот, Костя, почисти пока, а я принесу термос, — сказала она. — Ты знаешь, я прочитала в календаре: если налить теплое молоко в термос, оно становится таким вкусным, словно из русской печки.
— А там у тебя чего? — спросил Олежка, поглядывая на желтую кобуру, которую Дубровин отстегнул и положил на этажерку.
— Там пистолет.
— У меня дома тоже есть. Мне мама купила в универмаге.
— У меня настоящий, — похвалился Дубровин.
— У меня тоже, — обиделся Олежка.
— Ты не обижайся, это я так. Давай — мир?
— Давай. А я на тебя не обижаюсь. Ты скажи, в кого ты стреляешь?
— Я не стреляю.
— Чего ж он, испортился у тебя, что ли? Ты зачем его носишь в кобуре?
— У меня работа такая.
Дубровин вытащил из заднего кармана маленькую прямоугольную фотографию Глухаря, где он был сфотографирован в профиль и в фас. Поглядел на фотографию, а потом на Олежку. Похож Олежка на Глухаря. Глаза в точности, и нос, и разлет бровей. Ничего тут особенного нет — сыновья почти всегда похожи на своих отцов…
— А я знаю, — воскликнул Олежка. — Ты в бандитов из пистолета стреляешь. Мой папка тоже такой носит. Только у него наган.
— А ты откуда знаешь?
— А мне мамка говорила. Она говорила, что мой папка моряком работает. У всех моряков наганы есть. Я знаю.
— Где ж работает твой папка?
— Он на пароходе плавает. Далеко. Где лед и снег. Только когда я мамку о нем спрашиваю, она мне много не рассказывает, а плачет…
— Та-ак… — вздохнул Дубровин. — Ты картошку любишь?
— Угу.
— Давай есть. Пойдем руки помоем.
Наскоро поев, они стали укладываться спать. Дубровин первый. Потом Ольга долго укладывала Олежку. Дубровин наблюдал, как она укрывала мальчика байковым одеялом, как сидела у его кровати, подперев голову руками, до тех пор, пока он
Проснулся капитан к вечеру. Олежка все еще спал. Он не стал будить мальчика, быстро оделся и поехал в «скорую помощь». Состояние Ольховской не улучшалось, и дежурный врач сказал Дубровину, что завтра будет обход и они будут консультироваться с профессором.
Вернувшись домой, Дубровин долго не ложился спать, и только перед рассветом сомкнул глаза, но за окном засигналила машина. Он привык к неожиданным вызовам, как и жена.
— Оленька, предупреди маму, пусть займется с Олежкой, когда пойдешь на работу, — вскочил с постели Дубровин. — Я побежал.
— А мне отгул дали — я не иду… Перекуси хоть, ведь опять на сутки…
Он чмокнул жену в щеку. Взглянул через ее плечо на кровать. Мальчишка спал. Он улыбался. «Видит веселый сон», — подумал Дубровин. Ольга быстро сбегала на кухню, вынесла бутерброд с сыром, завернула его в газету, сунула пакетик в карман мужу.
Внизу призывно сигналила машина.
— Бегу, бегу! — крикнул в окно Дубровин.
«Дождя вроде нету, — он выглянул в окно. — Плащ не надо одевать». Он вынул пистолет из кобуры, положил его в карман и заспешил к двери.
— Доброе утро, Коля! Ну, что там случилось? — спросил капитан, подходя к машине и открывая дверцу.
— Здравствуйте. Александр Ильич вызывает, — сказал шофер, и едва Дубровин уселся на сиденье, машина сразу же тронулась.
«Сейчас начнет ругать», — подумал Дубровин о Мартынове.
Но ему нравилась в Александре Ильиче именно его прямолинейность и то, что он с возрастом не научился обходить острые углы, и то, что всегда рубил в глаза правду-матку. А еще любил Дубровин Александра Ильича за то, что он не боялся оказывать людям доверие, предоставляя тем, из которых, как он считал, выйдет толк, полную инициативу в работе.
Уже во дворе Управления милиции, шагая по мокрому асфальту, Дубровин увидел: крайние два окна на втором этаже были открыты и на подоконнике сидели голуби. «Значит, Александр Ильич у себя», — подумал Дубровин. Окна были распахнуты в кабинете Мартынова в любую погоду — даже в дождь и снег.
Дубровин быстро взбежал по ступеням, постучался в дверь.
— Да-да, — донеслось из кабинета.
Капитан вошел, и ветром сильно прихлопнуло дверь. Две горлинки, сидевшие на большой люстре, вспорхнули и вылетели в открытые окна. В первый раз, когда Дубровин увидел горляшек в кабинете не только на окне, но и на люстре, он как-то смутился: ну какой же это начальник уголовного розыска города! Но потом он сам полюбил этих голубей и подсыпал им крошки на подоконник.
Против обыкновения Мартынов его ругать не стал, он только позвонил в гараж и все же выразил недовольство, что у многих оперработников нет дома телефонов.