Незваный гость. Поединок
Шрифт:
— Я отвечаю за себя. За других не отвечаю.
— Но Сима — ваша дочь! — не вытерпел я.
— Она взрослая, скажет сама.
И это говорила мне мать девушки, распятой и чуть не сожженной заживо! Как же затуманили проповедники твою голову, бедная женщина, если ты отдала на поругание дочь! Я не стерпел и сказал ей это, но мои слова не тронули ее.
— А как же Авраам принес в жертву богу своего единородного сына? — спросила она.
— Значит, вы Симу хотели принести
Воронова потупила глаза.
— Святое дело. Нечего про него говорить.
Не много я получил от допроса Вороновой. Бился с нею часа два, а написал в протоколе полстранички. Воронова ушла от меня, не простившись.
И вот — другая свидетельница, сразу удивившая меня своим видом. Это была очень высокая и очень худая женщина, с острым птичьим лицом, лет сорока пяти. Глаза ее сидели глубоко и метались в орбитах: вверх, вниз, по сторонам. Я ее немного представлял уже по описанию Веры Лозиной, но не думал, что она выглядит такой изможденной.
— Бржесская... Сарра Николаевна... 1915 года рождения... Не работаю... Замужем... С мужем не живу. Бросил... Трое детей, — отвечала она на вопросы, следя за тем, как я пишу. Мне казалось, что ее удивил сам процесс письма. И я не ошибся: свидетельница была неграмотная.
— Почему вы разошлись с мужем?
— Я верующая, а он нет.
— Вы сектантка?
— Сектантка, — без колебаний ответила Бржесская. Мне показалось, что она готова говорить все, что знает. И я задал вопрос прямо:
— Вы были в Березовой балке, когда...
— Была, — перебила меня свидетельница.
— Что вы там видели?
— Все видела.
— Расскажите, кто привязывал Симу Воронову к кресту.
— Никто не привязывал. Ее святой дух поддерживал.
— А кто костер разжигал?
— Огонь с небес снизошел.
Я взглянул на Бржесскую. Мой взгляд встретился с ее глазами, кроткими до беспомощности. Я думал, что она смеется надо мною, но Бржесская была серьезна.
— Что вы делали в это время?
— Молилась.
— На иноязыках?
— Да.
— Каких?
— На всяких.
— Вы разве знаете языки?
— Когда молюсь, они открываются мне.
— С кем же разговариваете на молении?
— С богом.
— Вы его слышите?
— Слышу, а бывает — вижу.
— Каким же?
— В разных видах. Последний раз телком представился.
— Как же-вы с теленком на иностранных языках разговариваете? — возмущаясь уже, спросил я.
— Голос-то у него человечий...
Я положил ручку, вытер выступивший на лице пот.
— А в Березовой балке он в образе серой пичужки представился, — добавила
— Вы давно верите в бога? — спросил я свидетельницу.
Мой вопрос был совершенно лишним для дела, но я не мог удержаться, впервые беседуя с так фанатично настроенным человеком.
— С детства. Отец меня водил в церковь.
— Значит, вначале вы были православной христианкой?
— Была. А потом к баптистам ходила.
— Где это происходило, в Белогорске?
— Нет, на Украине.
— Когда вы в Белогорск приехали?
— Во время войны эвакуировалась.
— И здесь к пятидесятникам попали?
— До этого еще к скопцам ходила, там же, на Украине. Готовилась воспринять царскую печать, да нашего проповедника заарестовали.
— За что?
— За веру.
— А может быть, за преступления? За эти вот царские печати. Ведь оскопление человека — это преступление.
— Святое дело, — не согласилась со мной Бржесская.
— Хорошо. Кто еще присутствовал в Березовой балке?
— Другие сами скажут. Пусть каждый отвечает за себя.
Знакомые слова, черт бы их побрал!
— Назовите ваших детей.
— Надька, Люська... и Василек.
— Они бывают на молениях?
— Бывают.
— Сами приходят или вы их приводите?
— Привожу.
— Зачем?
— Молиться.
— Они тоже на иноязыках говорят?
— Надька, умница, говорит.
— Сколько лет Наде?
— Двенадцать.
— Шомрин доволен, что они ходят?
— Привечает их. Когда конфетку, когда пряник даст.
— А как относится отец к тому, что дети молятся?
— Будто в суд на меня подал.
— Правильно сделал, — говорю я.
— Не суд земной, а суд божий нас рассудит, — замечает Бржесская.
— Вы Иосифа Шомрина знаете? — продолжаю допрос.
— Знаю. Сборщик утиля.
— Он же пресвитер в секте?
Бржесская опускает глаза.
— У нас все равны.
— Но Шомрин пресвитер. Так?
— Спросите у него. Пусть каждый отвечает за себя.
Я никогда так не уставал. Мне казалось, что я допрашиваю неделю, а не полдня.
Бржесская поставила под своими показаниями крест и ушла, прямая, плоская, на тонких, как ходули, ногах.
Другие свидетели были вызваны на вторую половину дня. Я поспешно собрал бумаги, закрыл в сейф и вышел на улицу, чтобы подышать свежим воздухом и успокоиться. Вот когда я почувствовал, что такое фанатизм сектантов.
Нужно менять тактику