Незваный гость. Поединок
Шрифт:
— А топор этот ваш? — спросил прокурор.
— Мой.
— А кто же склад сторожил, когда вы толь повезли?
— Приживалка моя, Прасковья Воронова...
— Та самая, что в бане с дочерью живет? — спросил я, вспомнив показания Веры Лозиной.
— Та. Вы уж ее не трогайте, ради Христа, — попросил Цыганков. — Она и так не в себе. Дочь от нее отказывается...
— Почему же?
Цыганков взглянул на меня.
— Будто не знаете... Когда крестом и молитвой ограждала себя от искушения, то близка была к богу и к матери. Теперь же...
— Вы тоже пятидесятник? —
— Про это все знают. Про меня в фельетоне прописано.
— Говорят, вы заместитель Шомрина, проповедник в секте?
— Называют и проповедником, — согласился Цыганков. — Только какой я проповедник, когда прочитать прочитаю, а растолковать святое слово не могу. Не дано мне. Я больше топориком. Здеся я мастер.
— Мастер, а топор с зазубринами, — заметил прокурор.
— Для чистой работы у меня другой есть. Тот я берегу. — Цыганков поглядел на меня, потом на прокурора и дернул свою рыжую бороденку. — Гляжу я на вас и замечаю про себя: что вас интересует больше, толь эта, пропади она пропадом, или этот случай в Березовой балке? Спросили бы прямо.
— Нас интересует и то, и другое, — прервал Цыганкова прокурор. — И всему будет свое время. А если вам не терпится, то прошу ответить на такой вопрос: кто делал крест, на котором была распята дочь вашей приживалки Сима?
Вопрос был поставлен рискованно. Цыганков мог ответить на него отрицательно, и тогда...
— Крест вытесал я. И вот этим топориком. Зазубрины вы подметили правильно, — быстро заговорил Цыганков. — А вот для чего крест — не знал.
— Ну, расскажите, как это происходило, — попросил прокурор.
— Тут и рассказывать нечего, — начал Цыганков. — В субботу заехал ко мне Шомрин напомнить, что в воскресенье моление в Березовой балке, попросил сделать крест и поставить его на поляне. Я спросил, для чего крест. Мол, обходились и без него, а тут канитель такая. Шомрин на меня рассердился, сказал, что во мне нет радения ко Христу. Еще раз сказал, чтоб крест был часам к девяти. Будем молиться. Ну, молиться, так молиться. Не впервой. Сестры, те с господом на иноязыках говорят, а мне даже писание не открывается. Мое дело сполнять. Вот и пошел я в воскресенье пораньше в лес и поставил крест. Поставил, а сам присел невдалеке от дороги, отдыхаю. Вдруг слышу: кто-то на телеге едет. Выглянул — Шомрин. Подошел я к нему, поздоровался: «Где тут у тебя?...» — спрашивает. Догадываюсь, это он про крест. Повел, показал. Шомрин остался доволен. «После моления, — говорит, — крест нужно будет сжечь. Возьми-ка в телеге канистру с бензином да облей его. И сучьев нужно собрать поболе...» Я сходил за канистрой, облил и крест, и кучу хвороста, которую мы сложили невдалеке от креста. После этого я отнес канистру на телегу, засунул в сено...
— Канистра была пустая? — спросил я, чувствуя себя на пороге разгадки.
— Пустая.
— Почему это вам запомнилось?
— Пробку от нее я потерял.
— Что же было дальше?
— Да ничего. Сели мы с Шомриным и поехали в город. Он стал скупать тряпки, а я подался домой: Шомрин сказал, что молиться будут одни сестры.
С минуту мы молчали. Показания
— Кто же был в тот день на молении? — спросил я больше для того, чтобы записать этот вопрос в протокол.
— Я никого не видел.
— А как оказалась на кресте Сима?
— Не знаю. И слыхом не слыхал.
Я зачитал Цыганкову протокол. Он подписал, и мы отпустили его домой.
— Ну, как вы относитесь к показаниям старика? — спросил меня прокурор и тут же ответил: — От такого можно ожидать всего. Хитер. И, кажется, он рассказал так, как ему велел Шомрин.
Еще свидетели
Почти каждую ночь, перед тем как уснуть, я читаю атеистическую литературу — все, что могу достать в Белогорске.
Очень интересны высказывания людей, которые ранее занимали высокие посты в церковной иерархии, а впоследствии порвали с верой и церковью. Вот некоторые.
Е. К. Дулуман:
«Мои горькие ошибки и шатания должны многих научить и предостеречь. Знаю, что не без пользы для слушателей проходят мои атеистические выступления, которые я провожу с 1954 года».
А. А. Осипов:
«Ни бога, ни какого бы то ни было духовного потустороннего мира не существует, а любая религия является иллюзорным, надуманным отражением в человеческом сознании не познанных еще тайн природы, законов общественных отношений, психических и физических особенностей самих людей».
Вот как говорят бывшие профессора богословия! К ним бы нужно прислушаться верующим. Но, как ни странно, на них большее влияние часто оказывают такие люди, как Шомрин, Цыганков — неучи, а подчас и преступники. Дела их нередко противоречат законам секты, однако верующие почему-то прощают своим наставникам злобу, корысть, чревоугодие, обман — все пороки.
Вот и Мария Ивановна, дежурная по гостинице. Когда я заговариваю с ней о Шомрине, она никогда не отзывается о нем плохо. В ее глазах он — праведный человек.
Однажды, когда она вошла ко мне с чайником (она всегда ночью приносила мне чай), я попросил ее присесть.
— Говорят, что вы кассиром у Шомрина, — спросил я прямо. — Правда это?
Мария Ивановна стала как кумач.
— Каким там кассиром, — прошептала она. — Ну, дадут люди на нужды веры, приму...
— У вас учет есть какой-нибудь?
— Пожертвования совершаются тайно. Христос видит, сколько кто дал. Перед ним отчет держим...
Откровенным ответом Марии Ивановны я был удивлен.
— Сколько же вы собираете в месяц?
— Не подсчитываю. Грех... Кладут мне под салфетку, а кто сколько — не знаю... И отдаю так — в салфетке. А брат Иосиф знает, куда и на что израсходовать...
Верить или не верить Марии Ивановне? Правду она говорит или нет?
— А вы лично жертвуете на веру?
— Когда как... Бывает, даю.
— Сколько?
— Когда десятину внесешь, когда меньше...
— Сколько это, десятину?
— Десятую часть заработка...
— У вас, наверное, деньги лишние?