Незваный гость. Поединок
Шрифт:
Мысли о воде будто встряхнули ее. Она вдруг почувствовала, что у нее пересохло в горле. Убавила шаг, оглянулась. Палатки экспедиции, поселок остались далеко-далеко, но гора Жаксы-Тау, к которой она шла, не приблизилась. «Что за наваждение? — подумала Люба. — Не вернуться ли?»
В висках начинало стучать, подламывались колени. Хотелось хоть на минуту укрыться в тени, хотя бы спрятать от солнца голову, но вся степь вокруг обнажена и открыта немилосердному зною.
Скоро Люба потеряла ориентировку во времени. Часов у нее не было. «Нужно купить. При первой же получке», — решила она, но тут же вспомнила, что только вчера наметила первый заработок целиком отослать матери: пусть порадуется. Теперь ее зарплата будет в семье основной.
Так, споря с воображаемой Шелк, она добрела до подножия горы, размотала чалму и, надев на себя одежду, начала подъем на вершину. Рыхлая, разогретая до тошноты земля ползла под ногами. На осыпях она утопала в песке. На кручах срывалась, ползла на четвереньках, подтягивалась. Все выше и выше, с каждым шагом, с каждым рывком вперед.
На склоне, в расщелине, ей попался куст с желтыми цветами. Люба припала к кусту и начала срывать цветы и высасывать из них теплые сладкие капли. Раздвигая ветви, она увидела гнездо и в нем два крохотных, в крапинку, яичка. Люба протянула к ним руку, чтобы взять и выпить, но в ту же минуту над ней с отчаянным писком закружила серая птичка. Она бросалась на Любу, выпустив тонюсенькие коготки и вытянув шею.
— Ах, какая ты!.. — удивилась Люба и отступила.
У нее будто прибавилось сил. Теперь уже без отдыха она достигла вершины. Приблизившись к пирамиде, Люба взглянула на нее с восхищением. И оставалась недвижимой. Только когда закружилась голова, Люба отвела взгляд и увидела, как высоко она поднялась над степью. Где-то внизу, так далеко от нее, лежало, как тарелка, озеро, рядом с ним чернел поселок. А за поселком что-то желтело, и Люба не сразу догадалась, что там начинались пески.
На вершине подувал ветерок. Любе казалось, что все ее тело пронизывают свежие струи его, просвечивает солнце, наполняют степные запахи. Она — как стебелек молодой полыни...
Отдохнув и придя в себя, Люба осмотрела пирамиду. Старалась запомнить все ее узлы, связи.
Геодезисты часто оставляют записки под пирамидой — у центра. Люба нашла выступающую из земли трубу с крестиком, стала разрывать возле нее песок. Скоро она почувствовала под пальцами овальную поверхность жестяной банки. Отрыла ее, отвернула крышку. В банке лежала свернутая в трубку бумажка. Люба вытряхнула ее, развернула. На листке было написано два слова: «Жаксы-Тау». Записка разочаровала ее. Она ждала других слов, которые могли бы сказать ей о людях, построивших эту красивую пирамиду. И притом сказать так, чтобы Люба представила себе этих людей, как живых.
Люба еще раз взглянула на записку, скатала ее и положила себе за лифчик, чтобы принести в поселок.
Пора было возвращаться обратно. Люба осмотрелась. С вершины горы ей открывался пологий склон, который не просматривался со стороны озера. По нему можно было спуститься легко и просто, но Люба взглянула на него с презрением и бросилась вниз по своим следам...
В поселок Люба вернулась во второй половине дня. Войдя в столовую, она знаком руки попросила у буфетчицы пить, и только с третьего стакана кумыса почувствовала, что к ней возвратился голос. Тогда она заказала себе обед. Здесь и нашел ее завхоз Пономаренко. Увидев ее, он просиял и схватил за руку, как провинившуюся девчонку.
— Ты что же это, Люба-Малина?.. С утра разыскиваем тебя. В милицию уже заявили... Пошли!
Так, не отпуская руки девушки, Пономаренко привел ее к Кузину.
— Вот, нашел!.. На Жаксы-Тау ходила. Пирамиду смотреть.
Кузин выскочил из-за стола, заклевал носом перед Малининой.
— На Жаксы-Тау?.. Да вы знаете, что до нее пятнадцать километров?
Кузин, округляя, прибавил, но сказал это так, будто Малинина еще не побывала на Жаксы-Тау, а только собиралась в путь.
— Что же теперь нам делать?
— Строить, товарищ Кузин. — Она намеревалась ответить как можно решительнее и тверже, но голос вновь сорвался: — Назначьте меня к Луговому...
Оглядев ее, опаленную солнцем, с ободранными в кровь ногами, Кузин пожал плечами.
— Я имею в виду другое, — проговорил он значительно. — Вас придется наказать за... нарушение дисциплины. А пока идите, приведите себя в порядок.
Комната покачнулась перед глазами Любы. Вот и рассыпались все ее мечты. А она еще записку спрятала, собиралась кому-то доказывать... Кузин поверил и без доказательств, грозил наказать. Это слово пугало. Ее, Любу Малинину, еще никогда и никто не наказывал.
Около часа она пролежала в палатке, как мертвая.. Потом встала, преодолев острую боль во всем теле. Вымылась, экономя каждую кружку воды. Надела свежее платье, еле натянула на распухшие, исцарапанные ноги туфли и пошла к Кузину с твердым намерением не сдаваться...
Кузин долго уговаривал Любу остаться на базе вычислителем, обещал хороший заработок.
— Я введу вас в курс многих камеральных работ. Это же пригодится в жизни!
А Люба стояла на своем: только в степь, только строить!
Вечером она вернулась в палатку начальником строительного отряда. Теперь она именовалась техником-практикантом. Через плечо у нее висела набитая инструкциями и чертежами пирамид сумка, большая и жесткая, как сиденье в троллейбусе. Кузин все-таки объявил ей выговор, устно. И с глазу на глаз. Она никогда не думала, что это будет так неприятно. А как чувствуют себя люди, которые получают выговоры с объявлением в приказе? Люба содрогнулась. Письменные выговоры, она слышала, снимаются, а устные? Люба решила спросить об этом у Лугового, когда он вернется в поселок.
Солнце заходило за Жаксы-Тау, и пирамида освещалась из-за горы будто прожектором. Но она была не алая, как на рассвете, а темная, словно нарисованная на небе углем. И Люба уже смотрела на нее другими глазами, глазами вдруг повзрослевшего человека.
«Только лично»
Пакет лежал сверху бумаг, поданных секретарем. Открыв папку, Мамбетов сразу увидел фиолетовый штампик «только лично». Давно не приходило таких из управления. Он взял ножницы, вскрыл, вынул сложенный вчетверо лист бумаги. Прежде всего бросилась в глаза куцая, похожая на замысловатый вензель подпись начальника отдела Соломцева. Мамбетов прочел короткий текст и нахмурился. Черт возьми, всего несколько строк, а такую тяжесть они взвалили на плечи Мамбетова!