Незваный гость

Коростышевская Татьяна Георгиевна

Гриня остановился у витрины, будто любуясь выставленными за стеклом шляпками. Слежки не наблюдалось, Геля за ним не пошла, смогла уразуметь, что «хвост» бывший констебль срисует без труда. Все-таки правильную манеру с нею Гриня избрал, не романтическую осаду, а последовательную дрессировку, кнут и пряник. Хорошо себя ведешь, получай похвалу либо поцелуй, плохо — немедленный укол в слабое местечко. Их-то у Попович изрядно, и все открыты. Суфражизм ее жалкий, например. Ах, дамское равноправие! Для того, Евангелина Романовна, чтоб в эмансипе играть, капиталы

иметь надобно, в обществе положение и мужа, желательно уже покойного. А у вас что? Чин? Так он с вами до старости останется, чин этот, выше головы вам не прыгнуть, как ни старайтесь, в какие постели ни укладывайтесь.

Свет за витриной потух, лавка закрывалась, и Григорий Ильич увидел в стекле отражение своего разозленного лица. Эк его от мыслей о рыжей идиотки разбирает. Надо было не джентльменствовать давеча, а совершить то, чего хотелось. Волков хищно улыбнулся. Попович сама виновата, ночуя в мужском обществе, нельзя не знать, к чему это приведет. Или она нарочно себя предлагала и теперь разочарована? И нынче у Губешкиной полуночничать со всеми поэтому отказалась?

Волков развернулся на каблуках и быстро пошел к мастеровым кварталам. Флажков на неделю Евангелине Романовне хватит. Допросы Мишкиной, эксгумация тела Блохина, последовательные разборки с бывшим приютским начальством. Прекраснодушная сыскарка на других эти дела не спихнет. К тому времени Григорий Ильич как раз пробудится с рабочим артефактом и готовый все точки над «и» расставлять.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ,

в коей производится арест, а надворная советница Попович вступает в должность пристава

Карта Письмо указывает на извещения или новости. Это может быть сообщение от друга или повестка из судебных органов. Карта Письмо также сулит работу с документами, например, с договорами, проектами, счетами, ценными бумагами и т. д.

Таро Марш Ленормаи. Руководство для гадания и предсказания судьбы

Григорий Ильич надолго не задержался, я даже нашалить не успела, только обыскала тщательно блохинский кабинет да в квартирку казенную заглянула, недостающие части к своей головоломке изъять. Работнички! И ручка клозетная и кисет на цепочке нашлись там же, где я их оставила. Рассовав находки по карманам, я вернулась в пустующий приказ, ощутила сонливость, вовсе после сытного обеда не удивительную. За зеванием меня Волков и застал.

— Скучаешь? — спросил он приветливо.

Улыбнувшись в ответ, я сообщила, что в казенку его без спроса ходила.

Грегори тоже зевнул, достал из кармана бонбоньерку, угостился пилюлькой. Она была последней, и путь ее в рот чиновника я проводила завистливым взглядом. Помолчали. Волков отстегнул от брелока связку ключей и протянул мне.

— Принимай дела, надворная советница, в ближайшее время тебе предстоит без меня управляться.

— Прости?..

Грегори энергично растер лицо, тряхнул головой, не раздеваясь, плюхнулся на диван.

— Ситуация

у нас такая…

Во время его рассказа брови мои ползли вверх, а подбородок, напротив, вниз. Чародейский сон? В любой момент сомлеть может? Из-за поломки артефакта? То-то он тросточку свою носить перестал. Еще в ресторации?

— Погоди, — спросила я невпопад, — но ты же спал, когда… тогда…

Покраснев, я замолчала.

Грегори по-мальчишески улыбнулся.

— Вот этого твоего девичьего смущения я, Гелюшка, и опасался, оттого и спящим притворился.

— То есть, — голос зазвенел от ярости, — ты вполне осознанно ко мне в постель залез?

— И сопротивления не встретил!

Какая невероятная подлость. Торжествует он. Воспользоваться моей беспомощностью, доверие поправ. Ты, Гелька, тоже хороша, привыкла, что соратники-мужчины с тебя пылинки сдувают, расслабилась. Он же меня во сне целовал. Я Семена себе воображала, а он… Какая же я дура!

— Надеюсь, — сказала я противным шефовым тоном, — впредь, Григорий Ильич, у нас с вами таких досадных недоразумений не повторится, а отношения станут деловыми и служебными. И для начала будьте любезны с меня ваше фамильное кольцо снять.

Волков посмотрел на мою руку, обиженно протянул:

— А я хотел тебя новостями порадовать.

— Сначала кольцо!

— Мишкину-то фартовые нашли.

— Что? — В голове будто рычажок переключился, отсекая обиду и возмущение. — Когда? Где она?

— В приказ, по понятным причинам, они доставить ее не пожелали, потому в бордель ее сопроводили. Я по дороге успел парочку наших приказных туда отправить. Можем арестовывать.

Я побежала к вешалке, сдернула шубу. Грегори отобрал, помог одеться, интимно шепнул:

— Наши деловые отношения, милая, мы после обсудим.

— Никаких милых, Гриня, — вывернулась я из объятий. — На «вы» сызнова переходить не будем, но доверия к тебе у меня отныне нет, не служебного, а человеческого.

Волков открыл мне дверь.

— Пусть оно пока односторонним будет. Я тебе все доверю: и честь, и работу, и жизнь. И кстати, если во время моего чародейского сна ты продолжения захочешь…

Не слушая дальше, я сбежала по ступенькам.

Мишкину заперли в ее будуаре. Григорий Ильич задержался ненадолго внизу, расставляя конвойных, Клавка суетилась, гостей в заведении не наблюдалось, парочка блатных не в счет. Заметив меня, они исчезли по направлению к черному ходу.

Клавдия отперла дверь, я вошла.

— Пошла прочь! — взвизгнула Мими.

— Сядь, — повела я револьвером, — не на кровать, на стул, лицом ко мне, руки на колени.

Бордель-мадам подчинилась, испуга она не демонстрировала, я отметила беспорядок в ее одежде, ссадину на скуле, треснувшую губу и синяк под глазом. Блатные с арестанткой не церемонились.

Мишкина сплюнула на ковер.

— Полицейский мундирчик? Полканам, стало быть, служишь?

— Служу, — согласилась я, — закону и справедливости.

— И как же в твоем служении фартовые мужики затесались?