Незваный гость

Коростышевская Татьяна Георгиевна

Это я зря, в правой руке у меня револьвер, им креститься неудобно. Этот-то фартовый хлипкий, его на раз-два уделать можно, а вот те, которые за калиткой отираются, противники посерьезнее. Их четверо, а может, больше, мне только четверых с этого места видно.

— Глумишься? — Собеседник продемонстрировал в оскале золотую богатую фиксу. — Над Обухом посмела…

— Мадам Мими, — перебила я, — Манька которая из «Храма наслаждений»…

— Чего?

— Она Чикову прирезала, от нее все твои беды. Сам рассуди, не пришей она директрису, все

бы своим чередом шло. А теперь, вишь, допросы, розыски, следственные мероприятия. — Меня несло, натурально вдохновение захлестывало. — Хотели бы на тормозах спустить, не получится. До самых верхов дело дошло.

— И чего?

— Того! — напирала я, почти вжав мужика между кольями ограды. — Манька чиновную даму зарезала, и, пока мы ее не арестуем, не будет никому из вас малолетних помощников.

— И когда вы ее повяжете? — трепыхнулся собеседник, даже пихнул, то есть попытался, я успела уклониться.

Горестно вздохнув, я призналась:

— Ох, мил-человек, не скоро. Ярмарка же нынче, многолюдье, а в приказе служивых, сам знаешь, негусто.

— Работнички! — Фикса победно блеснула. — Да мы бы эту Маньку в два счета…

— Неужели? — Изобразив недоверие, я отодвинулась на приличное расстояние. — Ну да хвастать — не мешки ворочать.

— К вечеру!

— Ну-ну…

— Не веришь? Обуху не веришь?

— Изловишь мне мадаму, — присела я в шутейном реверансе, — поверю и благодарность в приказе выпишу.

— Ваших полканских приказов недоставало!

— Была бы честь предложена. — Обернувшись, я встретила восхищенный взгляд Грини. — Засим, сударь мой драгоценный, мы с тобою прощаемся. Окончен разговор.

— Как окончен? — Обух придержал меня за рукав. — А как же уговор? У нас с этою богадельней уговор был.

— Не с богадельней, а лично с директрисой. Обожди с полгодика, нового человека на ее место назначат, сызнова уговоришься.

— Полгода? Слышь, как тебя…

— Ваше высокоблагородие.

— С тобою, может… того?

Развернувшись на каблуках, я смерила нахала взглядом, от сапожек его щегольских до рожи противной.

— Мою цену, Обух, ты знаешь.

— Будет тебе мадама!

— Перфектно.

Он сплюнул картинно в снег, щелкнул ногтем по узкой тулье котелка и вразвалочку вышел за калитку. Подождав, пока группа мужиков скроется с глаз, я грузно осела на руки Григория Ильича.

— Геля!

— Думала, сомлею, такое напряжение, аж екало все в подбрюшье.

Костик отлип от стены, прихромал поближе.

— Вы, вашбродь, нами с фартовыми за услуги рассчитаетесь?

— Евангелина Романовна, — ответил ему Волков, — только что выиграла нам время. Мой бог, это было великолепно.

Покраснев от похвалы, я сказала Костику:

— Ни в жизнь вы больше на злодеев работать не будете, даже если мне придется до старости в этом Крыжовене с револьвером на изготовку приют ваш сторожить.

— Давай-ка, сыскарка, — обнял меня за плечи Гриня, — ресторацию ближайшую посетим, ты отобедаешь…

— Геля! —

позвали с крыльца.

Я обернулась, Мишка, узрев неприличную мою с Волковым позицию, многозначительно подмигнул.

— Там это…

— Из булочной уже вернулся? — Несколько придя в себя, от объятий я отстранилась. — Быстро-то как.

— Не ходил даже. Там это… — Мишка посмотрел на Грегори. — Мадам Фараония встречи с приставом требует.

На кухне хозяйничали уже две незнакомые угрюмые бабищи с плотными льняными косынками на головах и в одинаковых белоснежных передниках. В четырех кастрюлях что-то закипало, отдельный стол был занят стопками фаянсовой посуды, на соседнем высилась корзина, прикрытая полотенцем, уголок отвернулся, я заметила бок хлебного каравая. Тетки чинопочитанием не отличались, шикнули, прикрикнули, что-де никаких им тут посторонних. На Мишку замахнулись, но хромающему в арьергарде Костику сунули пирожок, в рот сунули, потому что руки у мальчишки были костылями заняты. Потом одна промокнула передником глаза, другая дала пирожок и Михаилу. Я сглотнула, со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было, за что была названа сироткой и тоже угощена. Пирожок оказался с капустою. Вкуснотень!

— Мадам Фараония наверх вас просила, — зачавкал провожатый.

Детей в спальнях не было, пожилой гнум стоял в девичьей, делая отметки в конторской тетрадке.

— Где все? — нагнал нас Костик.

— В классах! — Голос другого пацана был полон такого благоговения, что у меня мурашки по спине побежали.

— Григорий Ильич, — сказала я негромко, — этот Обух городской царек и есть?

— Размышляешь уже, как расплаты избежать? — Волков взял меня под руку. — Нет, не он среди фартовых главный, но и не последняя спица в колесе.

Интересно, его список заученных поговорок когда-нибудь кончится?

— А кто король?

— Некий благородный разбойник по кличке Туз. По счастью, Туз этот — завзятый англоман и немало поэтому ко мне расположен. Я собирался его нынче о Мишкиной расспросить, но ты… Геля, ты провернула великолепную комбинацию!

— Это еще неизвестно. Пусть сперва нам мадам найдут. Но потом еще уговор этот…

Грегори понизил голос:

— Под Обуха давно уже копают, сам Туз и роет, много воли себе помощник взял. Так что деньки его сочтены. Подозреваю, что его с тобою сотрудничество последней каплей станет.

— Экий ты, Гриня, интриган, — протянула я, не сумев изобразить восторга, — все у тебя просчитано.

— Пусть лучше пауки в банке сами перегрызутся, чем служивых кусать.

По уму это, разумеется, было правильно, но мне стало неприятно.

К лепному потолку вестибюля долетали детские голоса, мальчишки скакали по лестнице, скатывались с перил, хохотали, в классах рисовали мелом на досках, в музыкальном зале бренчали по клавишам расстроенного рояля. Мишка с Костиком отстали, растворились в толчее. Молодой человек, встретивший нас в коридоре, поклонился.