Нф-100: Адам в Аду
Шрифт:
Ро
Ро сидел в полной темноте и грыз кисточку, когда в дверь постучали.
– - Родион Родионович, можно к вам?
– - Заходите, конечно.
Дверь едва слышно скрипнула, затем щелкнула. Раздался звук шагов, затем -- тихое покашливание.
"Профессор, -- узнал Ро.
– - Да и некому больше в такое время".
– - Не отрываю?
– - Издеваетесь, Петр Евгеньич?
– - Позвольте,
– - Делайте, что хотите.
Тусклый, желтый свет явил комнату во всей ее неприглядности. Ро поморщился. Потолок и стены в трещинах, линолеум стерт до дыр. Рабочий стол и стул из НИИ завалены бумагами. На полу -- ваза с фруктами, уже с гнильцой. В углу -- отвернутый к стене мольберт.
– - Никак не привыкну к звуку собственного голоса, -- извиняющимся тоном сказал Петр Евгеньевич, присаживаясь на старый диван.
– - Когда вокруг темнота, мне кажется, что меня нет. А вы, кажется, не в духе?
– - Не обращайте внимания. Ночь -- не мое время.
– - Да уж, -- вздохнул Петр Евгеньевич.
– - Знаете, Родион Родионович, раньше я часто засиживался допоздна. Работы было много, интересные задачи, студенты опять же, как напишут чего -- и сиди, разбирайся... Иногда глаза уже слипаются, а все равно, надо работать. А сейчас...
– - он махнул рукой, отметая то ли воспоминания, то ли бездеятельное настоящее.
– - А я ночами курил, -- признался Ро.
– - Много курил, мог пачку за ночь выкурить. Даже сейчас иногда беру сигарету. Держу в руке, потом кладу обратно в пачку. Зажигалки-то нет. Зато уже семь лет у меня одна пачка, и она всегда полная -- согласитесь, в этом есть свои плюсы.
– - И не говорите. Плюсов у нас с вами множество. Я сам курить бросил к пятидесяти годам. Хронический бронхит, врачи запретили.
Помолчали. Петр Евгеньевич указал на мольберт:
– - Вы еще пытаетесь?
– - Пытаюсь. Ищу. Только... безрезультатно.
Он подошел к мольберту и рывком сдернул накинутую сверху ткань. Развернул холстом к дивану.
Человек. Руки раскинуты, лицо застыло в крике. На фоне -- темные ультрамариновые горы и кадмиевая заря. Все -- резкими, решительными мазками, контрастными цветами, без полутонов.
Ноги фигуры тонули в белизне холста. Ро еще не успел дописать огонь. А вот дым уже есть, обволакивает полотно сильно разбеленным индиго.
Отражение другой картины. Тогда он тоже не успел.
– - Я мало понимаю в живописи, -- осторожно сказал Петр Евгеньевич.
– - Но мне кажется, это хорошо.
– - Это, наверное, неплохо, -- согласился Ро.
– - И вот это неплохо. И это...
Он доставал картон и натянутые холсты. Кричащие лица, алеющие закаты, мутная дымка. И ни одна -- не закончена.
– - Все это -- неплохо!
– - крикнул Ро.
– - Каждая в отдельности. Но
Петр Евгеньевич кивнул.
– - В этом наша беда. Я лично давно перестал интересоваться наукой. Что проку?
– - А я не могу бросить. Я ищу решение. Пытаюсь искать!
– - Вы творческий человек, Родион Родионович. Полет вдохновения. Порыв. А я -- старый книжный червь, всю жизнь посвятивший физике. Жаль разочаровывать вас, дорогой друг, но, боюсь, вам не вырваться из этого круга. Это попросту невозможно.
– - Я это понимаю, -- махнул рукой Ро.
– - Но если перестану надеяться, то сойду с ума.
– - Не сойдете. Это невозможно, к сожалению или к счастью. Ваше "я", как и мое, уже никуда не денется.
– - Как вы можете жить с этим?
– - спросил Ро.
– - Так же, как и все мы.
– - Эй! Ро! Профессор у тебя?
В дверь заколотили. Ро подошел к двери и распахнул ее. Ванька проскочил в комнату:
– - Профессор! Скорее! Там... Стас... Я зашел, а он лежит, я сначала подумал -- спит, потом подумал... Пойдемте, Профессор, а?
Петр Евгеньевич поднялся на ноги.
– - Вы с нами, Родион Родионович?
– - Конечно.
Один за другим они вышли из комнатки Ро и двинулись по узкому, ярко освещенному лампами дневного света коридору.
– - Петр Евгеньич, а как же так, а?
– - беспокойно спросил Ванька.
– - Случается, к сожалению, -- ответил Профессор и поглядел на Ро.
Ро кивнул. Он помнил, что Ванька сам недавно перезагружался. Стоит ли тащить его к Стасу, где он непременно все узнает, и, возможно, сам завтра будет лежать в темноте, дожидаясь, пока память избавится от лишнего груза?
Увы, это было неизбежно.
Собственное существование представлялось Ро похожим на лабиринт. Карта лабиринта, которую каждый из них держал в руках, рано или поздно оказывалась исчерченной линиями. Тогда, наконец, они обнаруживали себя в последнем тупике и понимали, что блуждания бессмысленны и выхода просто нет.
А другого лабиринта не будет.
И каждый из них, подождав кто-то больше, кто-то меньше, принимал решение стереть все линии на карте и начать блуждания сначала, с новой, пусть и заведомо тщетной надеждой на выход.
Ро не знал точно, сколько раз перезагружался сам. Знал только, что существует так уже около семи лет. И что через три дня будет полгода, как продолжается его очередной путь к безнадежности.
Стас уже приходил в себя. Ро, Профессор и Ванька склонились над ним.
– - Ты живой?
– - спросил Ванька.
– - Нет, -- ответил за Стаса Ро.
– - Сейчас придет в себя, -- одновременно произнес Петр Евгеньевич.
Переглянулись.
– - Пессимистичны вы, Родион Родионович, -- покачал головой Профессор.