Нф-100: Уровни абсурда, Емский Виктор

Нф-100: Уровни абсурда

на обложку

Емский Виктор

Шрифт:

– А и дорогущие же они! Мы вон огнивом пользуемся, а поп на спичках не бережет. А еще говорят, что вот этой гадостью, которая зажигается, можно кого-нибудь отравить. Правда это?

– Да, - ответил Прохор.
– Эта гадость фосфором называется. У нас в полку один молоденький прапорщик из-за несчастной любви как раз этим спичечным фосфором и отравился. Полюбилась ему, понимаешь, гулящая баба. Жениться на ней захотел. А куда ж это, если он княжеского роду, а она - шлюха из дома терпимости. Вот нажрался он спичечных головок и крякнул. Мог бы и застрелиться, но ежли в голову там, то разорванная морда

некрасивой в гробу будет. А от отравления - как хочешь можно рыло поправить. Видишь, у господ все учитывается...

Прохор поднял ногу с протезом и грохнул деревяшкой по верхней крышке бочонка. Та подалась вниз и обнажила промасленную бумагу, которая предохраняла порох от сырости. Инвалид надорвал прослойку и, черпая порох горстями, принялся просыпать узенькую дорожку к дверям. Митька сунулся было помогать, но получил от родственника кулаком в ухо.

– За что?
– поинтересовался он, привычно потирая ушибленное место.

– За то, что со свечкой к пороху лезешь, - ответил Прохор.
– Хочешь, чтобы мы с тобой взлетели на воздух вместе с алтарем?

Через несколько минут подготовка к акту вандализма была закончена. Прохор с Митькой стояли под елками и смотрели на бочку, в которой все еще продолжалось веселье. Пафнутий пел густым басом:

Славься, славься, ты Русь моя,

Славься ты русская наша земля.

Бесстыжая пациентка подвывала тоненько:

Ой да ты рябинушка,

Ой, кудрявая...

Вместе выходило нескладно, но зато душевно.

Прохор тряхнул головой и спросил:

– Ну что? Пора?

– Да, - согласился Митька.
– Добавим им гармошку с балалайкой!

Родственники перекрестились и Митька, нагнувшись, поднес зажженную свечку к пороховой дорожке. Огонек вспыхнул ярче и быстро побежал к дверям церквушки. Через несколько секунд он юркнул внутрь здания и Митька, затаив дыхание, закрыл глаза, а опытный Прохор заткнул уши пальцами.

Когда в церкви грохнуло, Митька от неожиданности выронил из рук свечку, а воздух сразу наполнился истошным собачьим лаем, зазвучавшим из всех деревенских дворов. Прохор выдал родственнику дежурный подзатыльник, который тут же привел того в чувство, и крикнул:

– Сейчас сюда сбежится вся деревня! Быстро уносим ноги!

Они рванулись и, сходу перепрыгнув через калитку, понеслись прочь от церкви. Причем Прохор, топая тяжелой деревянной ногой, несся с такой скоростью, что Митька никак не мог за ним угнаться. В Митькиной голове мелькали картины, увиденные им на бегу.

На фоне разгоравшегося пожара рядом с бочкой скакала обильная женская задница, удиравшая в сторону бани; а к церкви, из выбитых взрывом окон которой валил густой черный дым, несся голый поп Пафнутий. Толстая золотая цепь с крестом явно не сиротского размера хлестала попа по бочкообразному пузу, но Пафнутий, не замечая этого, ревел на бегу:

– Пожертвования! Пожертвования там же! Что я митрополиту посылать буду, ежли все сгорит?! Пожар! Спасите церковное имущество!

Митька с Прохором, никем не замеченные, благополучно добежали к околице и не видели, как Пафнутий ворвался в церковь через проем, зиявший на месте выбитых взрывом дверей. В сполохах разгоравшегося

пламени поп начал судорожно хватать церковную посуду, иконы, прочую утварь и выбрасывать все это в окна. Через некоторое время он вдруг понял, что выйти из окружившего его пламени уже нельзя. Горячая золотая цепь все больше и больше обжигала грудь, да и дышать стало уже нечем.

Пафнутий посмотрел на ревущую стену огня. Лишь в месте, где раньше находился алтарь, чернел нереальной прохладой обозначенный странной ломаной линией круг.

– Спаси меня господи!
– взвыл поп, стряхивая с бороды искры.

Он закрыл глаза, перекрестился, и шагнул в спасительную черноту неизвестного круга.