НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 12
Шрифт:
– Худо, Директор. Уже сорок семь тысяч зарегистрировано. Такого не было и в ноль тридцать пятом, во время вспышки эпидемического паротита… Но тогда у нас хоть что-то было - ну, ихтиоловая мазь хотя бы. А сейчас… Словом, чем эту заразу лечить, я не знаю.
Директор видел, как подрагивают руки Главного, видел проклятые пупырышки в вырезе его рубашки и прикидывал, кто в эти смутные дни заменит Врача, если и он свалится. Только бы этого не случилось…
– Нет, Директор, пока без летальных исходов. Но у многих госпитализированных "Вика" прогрессирует. Насморк, в горле першит, трясет их, бедняг, - уныло
– А что твои светила?
Главный, порывшись в портфеле, вытащил вчерашний номер "Будь здоров!" и отчеркнул ногтем два заголовка. "Не верю я этому" - гласил первый. "Даже если эти факты в какой-то мере соответствуют действительности, то речь идет о редкой аномалии", - писал профессор мединститута. "Ничего удивительного, - возражал другой заголовок.
– Любое, даже самое безобидное, вещество при чрезмерном его потреблении способно вызвать необычную ответную реакцию организма…" Директор передернул плачами - скорее от раздражения, чем от озноба, - и позвонил Секретарю:
– Зови всех главных, да побыстрее!
Совещание было недолгим. Все свелось к трем предложениям, Запросить соседний мегаполис: у них как будто с полвека назад был случай массовой аллергии. Запретить въезд и выезд граждан, Сократить рабочий день. С первыми двумя предложениями согласились все, на последнее Экономист наложил вето.
Директор снова остался один. Силясь сдержать озноб, он довольно долго просидел за столом. Секретарь не соединял его даже с самыми настойчивыми просителями. За это время он не притронулся к стопке писем, не подписал ни единой бумаги. Он ровным счетом ничего но делал, потому что просто не знал, что ему делать. А озноб усиливался с каждой минутой, и Директор попросил горячего чая.
Секретарь поставил дребезжащий поднос на тумбочку и долго пристраивая на углу стола чашку, сахарницу, блюдечко с вареньем, передвигал папки, карандаши, стопки газет. Так он возился до тех пор, пока Директор сурово не поглядел на него. Поглядел - и изумился: поверх розовой рубашки и светло-серых брюк юноша был обмотан чем-то плотным, оранжевым, цветастым. Закутанный наподобие кокона, он выглядел очень забавно. Директор совсем развеселился, когда в оранжевой ткани узнал портьеру из своей приемной.
– В общем немного помогает, - смущенно пробормотал Секретарь.
– Ты сам попробуй… Может электризация какая, вроде лечебного белья… А?
Директор засмеялся и махнул рукой. Но когда дверь за Секретарем закрылась, он, помедлив, стянул со стола заседаний суконную скатерть и набросил ее на плечи, Несколько минут простоял, не шевелясь, придерживая расползающиеся концы скатерти подбородком. И почувствовал - стало легче.
Тогда он взял коробочку со скрепками, достал одну, разогнул ее и, с трудом проколов толстую ткань, закрутил проволочку у подбородка. В таком нелепом виде, смущаясь и испытывая в то же время непонятное блаженство, Директор бочком проскочил в приемную, спустился по лестнице и приоткрыл парадную дверь.
Директор не выходил из кабинета уже сутки. Он представлял себе город в дни трагедии иным - пустынным, безлюдным, притихшим. Однако по мягким плитам центральной площади шли люди; их, правда, было не так много, как обычно в этот час, но все же ничто не напоминало пустыню. И что больше всего поразило
– Народная медицина, Директор, - услышал он за спиной голос и, обернувшись, увидел улыбающегося Секретаря. Директор ничего не ответил, расправил складки скатерти и вышел на залитую солнцем площадь.
И снова почувствовал озноб.
Сделав несколько шагов и повернув за угол. Директор увидел возле ступеней городского Театра комедии и трагедии на Малой Исторической открытое пламя. Настоящее открытое пламя, как в старинной кинохронике. Это зрелище было настолько ошеломляющим, что у Директора перехватило дыхание. Какие-то неровные куски то ли пластмассы, то ли дерева потрескивали, охваченные изгибающимися язычками огня. Несколько человек, окутанные сизыми клубами продуктов горения, стояли возле огня, протягивая к нему руки. А трое ребятишек потихоньку растаскивали ограду памятника. Это было вопиющим нарушением "Правил поведения граждан мегаполиса в общественных местах". Директор шагнул к огню.
И тут его снова отпустило…
Задыхаясь, Директор бежал по ступенькам театра. Где здесь телефон? Наверное, у администратора…
– Мне Инженера… Сорви пломбу с приборного контейнера! Посмотри, что там показывает эта штука… как ее… ну, которой меряют температуру воздуха. И звони, немедленно звони… Я буду у себя.
Не переведя дыхания. Директор бросился к себе. И успел вовремя: уже звонил телефон.
– Всего пятнадцать градусов! Как ты догадался?
– кричал а трубку Инженер.
– Сколько?!
– Пятнадцать, говорю. А положено - двадцать один…
– Непрерывно следи за этим… Ну да, термометром. И пусть каждый час мне докладывают.
Теперь Директор знал, что надо делать. Звонить Главврачу, Одевать людей. Искать топливо. Разводить костры. Словом, делать то, что ни ему. Директору с тридцатилетним стажем, ни одному из его по меньшей мере пятидесяти предшественников не приходилось делать.
Уже много поколений жители всех европейских мегаполисов жили при температуре двадцать один градус. Плюс - минус две сотые. И, конечно, можно было предположить, что рано или поздно произойдет что-то неладное с кондиционерами. Он, Директор, обязан был это предвидеть.
"Сейчас март, - думал Директор.
– Что можно ждать от марта?" - Алло, Историк! Какая температура должна быть в наших краях в марте? Да нет - прежде… Когда? Ну, триста лет назад. Жду… Понял. Что, и минус тоже? Спасибо. …Весь этот день, и ночь за ним, и следующий день температура падала. Пока люди из ведомства Инженера возились с кондиционерами, холод становился все более нестерпимым. По рекомендации "Будь здоров!" было введено обязательное ношение теплых накидок и носовых платков из подручных материалов. В районе Крыжополя была организована Зона Больших Костров, куда вывозили особо чувствительных к холоду. В жилищах стали устанавливать небольшие железные отопительные цилиндры с трубой и дверцей, за которой разводили огонь.