Ни океанов, ни морей (сборник)
Шрифт:
Дома О. уделяет пять минут Толику: тоже гладит, разговаривает с ним, подсыпает корм. Потом идет в душ. Жду немного, даю ей время вытащить тампон и смыть кровь в одиночестве.
И захожу к ней.
Намыливаю ее шею, спину, руки и ноги, потом смываю пену. Целую ее. О. нежно дрочит мне одной рукой, одновременно намыливая другой, потом смывает гель для душа. Выходим в комнату, мокрые. О. устанавливает Толику колесо. Стелим полотенце, ложимся на диван. Целуемся, осторожно, чтобы не задохнуться от духоты. Она ложится боком ко мне.
Толик бесконечно бежит в своем колесе.
Морги переполнены. Медленно двигаюсь, чтобы не потеть, целую О. в шею и в ухо.
Не уверен, что меня возьмут на работу. Так
Может быть, думаю как-то неправильно, может быть, живу как-то неправильно, и меня включили в черный список? Может быть, теперь никогда не устроиться на работу, во всяком случае, официально?
Переворачиваю О. на спину и ложусь сверху. Она смотрит мне в глаза, я ныряю в ее взгляд и бегу, как Толик в колесе.
Мой телефон звонит, торфяные болота горят, а люди дохнут от жары, как мухи.
Загрязнение превышает норму в восемь-десять раз. Не исключено, что у всех, кто дышит сейчас этим воздухом, через несколько лет начнутся серьезные проблемы со здоровьем.
Кончаю, и О. прижимает меня к себе.
Вредные вещества оседают в организме, и, пока правительство РФ делает вид, что ничего не происходит, мы отравляемся. Через десять лет окажется, что последствия для нас серьезны, чуть ли не как для жертв Чернобыля.
О. не выпускает меня. Лежу на ней, и мы смотрим друг другу в глаза. Колесо крутится и поскрипывает. Целуемся, раскаленный воздух гудит, голова немного кружится. Телефон снова звонит.
Тянусь к своим шортам, О. не выпускает меня. Отвечаю на звонок, еще находясь в ней.
— Да? — спрашиваю и не верю, что буду говорить с реальным человеком по телефону.
Это звонит наш басист. Все ли в силе с выступлением в Петербурге?
— Да, двадцать девятого числа.
Все в силе.
Покупай билеты.
Что-то спрашивает, что-то отвечаю и выключаю телефон.
Лежим, чувствую, что уже окреп в ней, чтобы продолжить.
Целую и разгоняю поршень по кочкам, а мир, кажется, не сможет дотянуть до конца этого лета.
О. закатывает глаза и нежно сокращается, глубоко дышу и еле уже держу свое тело над ней, упираясь в диван трясущимися руками. В глазах темнеет, нужен кислород.
На следующей неделе температура должна упасть до +32.
Со стоном падаю на О., губами — к ее губам. Одна знакомая девочка-блядь сказала как-то за пивом на детской площадке:
— Это как маленькое сердечко бьется в тебе.
О. прижимается ко мне и говорит это во второй или третий раз.
Любит меня.
Ей говорил это раньше, и теперь, как хожу по краю, не совсем верю и отвечаю:
— Я тебя.
Через какое-то время встаю и снимаю Толику колесо. Он должен отдохнуть.
О. тоже встает, убирает полотенце, перепачканное кровью.
Идет в душ. Прислушиваюсь из комнаты к звуку воды. Почему-то знаю: утром я должен собрать вещи и уйти. Уже вижу, как буду сидеть на платформе, задыхаться от недостатка кислорода и жалеть, что не остался с ней.
После работы
Офис находился недалеко от площади Восстания. Петр отдал накладные и зашел в туалет умыться. В принципе, он почти не замарался и планировал оставить здесь инструмент, чтоб иметь возможность прогуляться без рабочей сумки. Петр снял грязную футболку, помылся над раковиной: лицо, шею и подмышки, вытерся (здесь у него было свое полотенце), надел чистую футболку. Отряхнул влажной рукой джинсу — Петр выглядел хорошо, правда, под коленом был след от монтажной пены, а слипоны немного запачкались в штукатурке. Но в этом даже что-то было — модный работяга: потертые
— До завтра! — сказал он на ресепшене и оказался на улице.
Еще не было пяти часов, когда Петр вышел на станции метро «Проспект Ветеранов». Он не стал ждать троллейбуса, пошел домой пешком через весь проспект. Слишком хороший майский день, первый неожиданно и по-настоящему теплый, к тому же подруга Петра уехала на сессию в Москву. Спешить было просто некуда.
Он зашел в «Новый книжный», где выбрал книгу из оранжевой серии «Альтернатива». Книга стоила двести шестьдесят рублей, у Петра как раз хватало мелкими купюрами и монетами, тысячные разменивать не пришлось. Он расплатился, вышел и направился дальше в сторону улицы Партизана Германа, на которой жил. Руки и шею приятно согревало солнце, справа от него был уже совсем зеленый Полежаевский парк. Петр просто выбрал цель — какого-то опрятного молодого китайца впереди — и шел за ним, в ногу, соблюдая дистанцию примерно в десять метров. Chinese Student, такой тег закрепил за ним Петр и стал как-то автоматически копировать пластику и походку этого человека.
Вдруг на встречу китайцу вышла девушка, она приветственно помахала, и Петр решил, что китаец и девушка — пара. Китаец остановился, а девушка что-то говорила. Через несколько секунд Петр поравнялся с ними и, когда проходил мимо, смог только разобрать:
— ...Минет — пятьсот рублей, секс — тысяча...
Петр даже перепугался, настолько дико было услышать такое от юной красивой девушки, очень приличной с виду. Все еще продолжая идти в сторону дома, но замедляясь, Петр повернулся вполоборота, прикованный к сцене. Китаец встал как вкопанный и смотрел на девушку, не моргая. Потом попятился назад, вдруг, как по команде «кру-у-у-гом», развернулся на сто восемьдесят градусов и быстрым шагом пошел в противоположную сторону той, куда ему было нужно. Девушка растерянно и огорченно развела руками. Этим жестом она как будто объясняла зрителям — или конкретно Петру — «я же говорила, ничего не получится».
И в этот момент Петр налетел на случайного прохожего. Чувствуя себя так, будто его застукали за чем-то неприличным, Петр извинился и пошел дальше, не оборачиваясь, домой. Но с каждым шагом он все сильнее возбуждался.
Что, если он вернется и предложит девушке эту тысячу? Петр никогда не пользовался услугами проститутки, всегда брезговал, но теперь вдруг очень захотелось. Не так он их представлял себе, а гораздо хуже. Он вполне мог бы себе позволить раз в три-четыре дня отдавать тысячу этой милой проститутке за секс, и подруга Петра бы ничего не узнала. Его заработок зависит от случая, и подруге никак не уследить. У него есть три недели свободы. Только Петр не знал некоторых тонкостей, нужно было срочно залезть на соответствующие форумы в Интернете. Хотя какие там форумы, просто не целуешь проститутку в губы и используешь презерватив. Петр шел с эрекцией через улицу и судорожно думал об этом. А согласится ли проститутка пойти к нему домой? Вдруг он перережет ей горло, вдруг он маньяк — ведь проститутка может так решить? Нет, он нормально выглядит, обычный молодой парень. Если она не согласится идти к нему, они что, будут заниматься сексом прямо в парке? Нет, такое вряд ли у него получится психологически. Ведь проститутка должна сначала принять душ, у нее ведь в этот день могли быть другие клиенты. Она должна сперва помыться, иначе как он будет ласкать ее тело? Или никаких предварительных ласк не должно быть и даже не может быть, если секс — с проституткой?