Ни слова правды
Шрифт:
– Говорят, со стороны Стальных ворот столько же стоит, – сообщил Сивуха.
– Ничо, воронью тоже жрать надо, – подбодрил я его и себя заодно. А взбодриться стоило, на первый взгляд мрассовцев здесь было не меньше, чем всех жителей города Славена вместе с овечками. А ведь у Стальных ворот еще столько же.
Уловив мое настроение, Сивуха объяснил:
– Да ты не смотри на них, когда они вот так стоят, там среди них и бабы, и детишки постарше, на некоторых конях даже чучела есть. Так они страху на нашего брата нагоняют.
Но спокойнее не стало, даже с чучелами, уж очень много их, в животе появился знакомый холодок.
Сивуха обратил мое внимание на группу, отделившуюся от массы всадников и направившуюся в нашу сторону. Несколько сынов грома скакали во весь опор, над ними развевалось белое знамя переговорщиков и два бунчука [64] из длинного конского волоса. Один, наверное, метра три, черно-багровый, второй покороче – темно-зеленый.
64
Бунчук – древко с шаром или острием на верхнем конце, с конским хвостом и двумя серебряными кистями, служившее в старину знаком власти.
– Ну надо же какая честь, сразу два султанских сынка: Жучиль и Азамат. Слышь, Тримайло, дружок твой, – сказал Сивуха.
Я пытался разглядеть своего знакомца, но с такого расстояния видны были только общие очертания всадников. Эх, сюда бы бинокль, надо бы Кудло про оптику рассказать при случае.
Навстречу им выехало славенское посольство: несколько всадников, двое сыновей грома и человек пять обычных, тоже с белым флагом, и с синим – воеводы. Осетра и отсюда было видно, он несся на огромном сером в белых яблоках жеребце.
Группы всадников съехались в чистом поле, постояли минут десять и направились каждый к своим. Как только подняли мост, на стену прибежал гонец, крича во весь голос мое имя. Сивуха взял у меня копье и щит, махнул головой в сторону гонца: давай, мол, не задерживай. Я спустился со стены и предстал перед Осетром, который спешился и раздавал указания суетившимся вокруг него гридням. Увидев меня, Осетр жестом подозвал поближе и сказал:
– Здорово, Тримайло, щас мрассовцы поединок предложили, кто в нем победу одержит, за теми и правда: редкая удача! Если наш воин победит, мрассовцы к себе в Жорию вернутся несолоно хлебавши, если их боец верх возьмет, то Славен тяжелую дань выплатить должен – три золотых за каждого жителя и всех коней, волов, коров с быками, всех овец с баранами и всех коз с козлами, и еще у них условие: русский боец в случае поражения должен с ордой Славен покинуть, во власть султана перейти. И бойцом они требуют тебя.
– Как биться предлагают? – поинтересовался я.
– Согласен, стало быть? – с удовольствием констатировал Осетр.
– Да, – просто ответил я, – после Косматкиной академии готов в огонь и в воду.
– Я в тебе, Василий, не сомневаюсь, но приневоливать не стал бы – цена поражения для тебя велика, Азамат на тебя зуб точит размером с воловий рог, по всему видно – хорошего не жди, – предупредил меня Осетр.
– Я проигрывать не собираюсь, так что Азамат пусть быкам хвосты крутит в своей Жории, – спокойно сказал я, мысленно произнося литанию [65]
65
Литания – краткая молитва.
– Ты молодец, Тримайло, езжай за своим конем, поедем в поле, через час будешь со степным удальцом биться на кулачках: так жорцы постановили. Сивуха с тобой поедет, – уже в сторону гонцов приказал Осетр.
Тут же подкатила двуколка, запряженная двумя огромными лошадьми, которыми правил гридень из сынов грома. Я запрыгнул в нее, и мы понеслись по улицам Славена так, как будто за нами гналась вся жорская конница. Ассам, к моему удивлению, под седлом бегал по кругу перед конюшней в веревочном недоуздке, длинный конец которого держал обыкновенный подросток в соломенной шляпе с широкими полями и покрикивал на него. Вот тебе и бешеный жеребец, почти ребенок его обуздал.
– Здорово, умелец, – с недоумением приветствовал я юношу, – как же тебе удалось с Ассамом справиться?
Подросток остановил Ассама окриком, смущенно и тихо поздоровался, снял с коня недоуздок, похлопал его по шее и быстро ретировался. Ассам, увидев меня, радостно заржал, подбежал, куснул за плечо, развернулся боком, нетерпеливо перебирая копытами: садись, мол, помчимся. Меня два раза приглашать не нужно, запрыгнул в седло без стремян и, помня, как Каурому приказывал, подумал про Степные ворота, и – о-о-о-па – уже по Дикопольской Ассам копытами грохочет – секунды не прошло, просто дьявол, а не конь.
Меня у ворот уже ждали: вся старшая дружина на конях и бемский пеший полк, впереди принц Дрего – сын грома на огромном шагреневом жеребце, весь с макушки до пяток в железе, сразу видно: не местная работа. За копейщиками лучники, человек пятьсот. Грозная сила чувствовалась в колонне, которая заняла половину Дикопольской. Когда меня увидели, раздались приветствия, воины кричали, потрясая оружием, некоторые ударили копьями в щиты, я почувствовал их веру в меня, и сердце наполнилось восторгом и желанием битвы.
Так, купаясь в воинских приветствиях, я подъехал к Осетру. Воевода прятал улыбку в усы, Сивуха рядом с ним, не скрываясь, сушил зубы. Но Осетр настроил всех на серьезный лад, крикнув:
– Хватит, братцы, радоваться будем, когда Тримайло из степняка мочалку сделает! По коням!
Загремела цепь подъемного моста, и конный отряд шагом выступил в поле, за нами потянулась пехота с лучниками. И я сразу успокоился, все тревожные мысли вылетели из головы, вот он момент истины, сейчас надеяться не на кого, положиться можно только на себя. А это всегда бодрит и вселяет оптимизм.
Как только выехали за ворота, налетел вольный ветер, развернул знамя Осетра, и я разглядел наконец, что на нем изображен белый осетр, а никакой не полумесяц. Посреди поля нас уже ждали мрассу. Подготовились они на славу, сколотили две трибуны из досок, поставили их друг напротив друга, одна уже была заполнена знатными мрассу: разноцветные бунчуки развевались на ветру. Вторая – пустая, для наших, стало быть. Посредине стоял сын грома могучих статей, это заметно, несмотря на то что стоял он в черном плаще с капюшоном. Великан не шевелился – как статуя, спокойно ожидая начала схватки. Что ж, подожди немного, отдохнешь и ты. Осетр подъехал вплотную, тихо, чтобы слышал только я, сказал: