Ни слова правды
Шрифт:
История создателей и покровителей транснациональных корпораций уходит в далекие времена и к древним созданиям…»
Трансляция лекции была прервана, и перед моим лицом выросла каменная шершавая стена. На каплях конденсата играли отблески близкого костра.
Не оборачиваясь, я сказал:
– Здорово, Кондратий! Как жизнь пещерная?
– Жизнь зашибись, может, не такая интересная, как у некоторых штатских, однако ничо, грех жаловаться, – проскрипел в ответ старик, – проходи, присядь, чего как не родной.
– Надоело, что все чего-то знают, а со мной делиться не спешат, еще каждая сволочь побеседовать норовит, причем явно свой непонятный интерес имеет… – начал было я жаловаться на несправедливый мир, но Кондратий меня прервал:
– Погоди, погоди, воин, не части! Времени у нас с тобой мало, чтобы истерики твои выслушивать. Кругом злые бяки, напали и хитрят. Да тебя все облизывают с ног до головы, кого ни возьми! А что всего не открывают, стало быть, резон есть, не просто так, дитятке чего-то недоговаривают, чтобы оно по причине простодырости своей и недалекого ума не проболталось… – Кондратий замолк, отдуваясь и посверкивая глазами, потом неожиданно сменил тон: – Прости, сорвался, Володя, не обессудь, то зависть и страх выхода ищут, вот и понесло…
– Да
– Слушай, Тримайло, меня внимательно: выбор мы делаем постоянно, а правильный он или нет, только спустя немалое время сказать можно. Далеко ходить не будем, поговорим обо мне. Ты, поди, думаешь, я бог весть какой маг и волшебник. А вот и ошибаешься, я в недавнем прошлом – клиент Плавильни. Я разбойником промышлял с 1789 по 1817 год в Курской губернии. Аккурат до учреждения жандармских команд. Вот лихой поручик полуэскадрона Воловского уезда, Тарареев Илья Кузьмич, буйну голову мне и снес возле села Чесночное отцовской шашкой. Подробности моей смерти оный поручик мне изложил, когда его самого на шестой круг Плавильни закинули. Тока не подумай, что за меня или там дружков моих, нет. За исполнение служебного долга, даже эсэсовцы под амнистию попали: срок свой на втором круге тащат, правда, не все, только те, которые удовольствия от своей работы поганой не испытывали. А поручик уже в возрасте 52 лет, через тридцать лет после нашей памятной встречи, зарубил жену с ее любовником, не вовремя с охоты вернувшись. А после рассудил, что теперь каторга все равно, застрелил тестя, потому как сильно его не любил. Потом хотел еще застрелить сестру жены по той же причине, но полицейские по-другому рассудили: когда ротмистр Тарареев, известный стрелок на всю округу, из дома тестя выходил с дымящимся пистолетом в руке, был тут же убит пятью выстрелами из пяти стволов напуганными стражами порядка. Вот ротмистра в Плавильню и определили, на шестой круг для закоренелых убийц, в основном за убийство тестя и черные мысли про свояченицу [119] . Там, среди печей, и повстречались мы с ним. Закадычными друзьями стали… да. Что же до меня, то история моя как у Опты [120] , только с точностью до наоборот. Не успел я раскаяться и покаяние принести, ушел из жизни во время налета, снедаемый кровожадностью и алчностью, да еще и пьяный в стельку. В общем, все по Шекспиру: «Руби его, чтоб он свалился в ад, ногами вверх, весь черный от пороков». Судьбу свою я принял смиренно, и, когда знакомец твой Жбан сотоварищи салазки тугору моему завернули и утащили потехи свои выделывать, я на судьбу не роптал и из повозки ихней выпрыгнуть не пытался. Они тогда на четырех огнедышащих конях передвигались, очень впечатляло. Про шестой круг особо распространяться не стану, скажу только, что не у тещи на блинах, нахватался шилом патоки. Потом японцы стали пачками поступать и с Первой, и со Второй мировой войн. А умник этот Кура [121] стал человеческий опыт изучать и на ус мотать: особенно его заинтересовали японские лагеря военнопленных, где администрация целиком состояла из заключенных. И накатал он грамотную докладную: а не использовать ли, дескать, клиентов Плавилен из старопытуемых для распорядительной работы в канонах. И главное, правильного гуся адскому руководству вывел [122] : на заключенных черняшку тратить не надо, научил паре фокусов и вперед – служить. А чистокровных демонов – на трудные задания, тугорам – непосильные. Там и черняшки побольше, и неквалифицированного труда поменьше: короче, отовсюду выгода. Мысль эта Наичернейшему сиятельству очень понравилась, ему слуги всегда нужны. Кура очередного звания – действительный Энки третьего класса – удостоился, и награду на рог получил, при случае попроси показать, он это очень любит. И на практике плавильные кадры себя показали неплохо: оно и понятно, люди тертые, знающие. А если что не так – будьте любезны мучиться согласно старым приговорам.
119
Свояченица – сестра жены (рус. нар.). Наркоманы тут ни при чем, нар. – значит народный.
120
Исторической наукой принято считать основателем Оптиной пустыни покаявшегося разбойника Опту. Кто-то считает, что Опта был простым грабителем, кто-то – отважным казаком, нападавшим на отряды монголо-татар. Но суть – не в этом. Кем бы ни был Опта, он решил принести покаяние и оставить суетную жизнь. Его душа, возгоревшись пламенем любви к господу, пожелала уединиться в глухом лесу на берегу реки Жиздра. Говорят, что сначала Опта срубил себе келью, затем построил храм и, собрав несколько других монахов, утвердил здесь монашескую жизнь. Существует предание, что Опта молился на образ Иисуса Христа, перед которым стояла незажженная свеча. Через двадцать лет молитв свеча зажглась чудесным образом, и Опта понял, что господь его простил.
121
Брат Жбана.
122
Вывести гуся – привести убедительные доводы (жарг.).
Кондратий замолчал, задумчиво глядя в огонь. Я тоже помалкивал, что тут скажешь?
– Теперь, прежде чем главное тебе скажу, ты запомни: и я, и товарищи мои знают, что с ними будет, но помогать тебе готовы во всем, – продолжил пещерный житель, не отрываясь от бушующего пламени.
– За это спасибо, конечно, но вам-то что за резон? – удивился я.
– И то, что со мной случится вскорости, я тоже знаю, но иду на то добровольно и сознательно, – будто не слыша меня, лихорадочно бормотал Кондратий, – человек всегда покаяться может, и просим мы у господа прощения за все деяния прижизненные и посмертные и на тебя Василий уповаем, чтоб ты не ошибся. Ибо верим в то, что если ты
В этот момент из костра высунулась огромная огненная рука и сгребла Кондратия, как ком бумаги, меся в бесформенную массу, и утащила его прямо в полымя. Пещерный мой наставник, исчезая в зыбком воздухе, просительно простер ко мне руки и исчез в красном зареве.
Глава 23
Оргазм – дело индивидуальное
Проснулся я с криком, скатился с дивана через голову и здорово приложился бы об пол, но мою голову и плечи подхватил Беппе. Он усадил меня обратно, продемонстрировав неожиданную силу и ловкость. Пощупал пульс на руке, заглянул в глаза, довольно крякнул и отошел. Тут же подскочили азиатки, протерли ароматными салфетками мое лицо и руки. Я пришел в себя и осмотрелся. Контейнер был открыт, Настя и Виктор отсутствовали, снаружи веял легкий ветерок, напоенный ароматами моря и цветов.
Я умылся и вышел в сопровождении Беппе. Азиатки остались в контейнере, наверное, порядок наводить. Кругом, насколько видел глаз, простиралось море. На горизонте просматривались абрисы нескольких кораблей, за моей спиной уходила вверх каменная лестница, по размерам не уступающая дюковской [123] . Венчал лестницу черный бетонный параллелепипед с узкими окнами, который был больше похож на крепость, чем на дом. Тут и там среди кустов стояли вооруженные винтовками парни в камуфляжной военной форме, а из крон экзотических деревьев торчали в небо стволы зенитных орудий. Судя по порхающим колибри…
123
Дюковская лестница – Потемкинская лестница в Одессе.
– Это Мюстик, остров из гряды Малых Антильских островов, – ответил на мои мысли Беппе, – маленький защищенный рай. Формально принадлежит государству Сент-Винсент и Гренадины. Население – пятьсот человек, все наши сотрудники. Вы не подумайте, господин, я не пытаюсь решать за вас, просто вы очень долго спали, и я выбрал это место как перевалочный пункт. Тем более что наши «друзья» потеряли нас из виду, пока…
– Где мои спутники? – забеспокоился я, вспомнив полковника Бударина.
– Вы с ними вскоре встретитесь, как только мы поднимемся в дом, – заверил меня Беппе, – желаете воспользоваться траволатором [124] или поднимемся по лестнице?
124
Траволатор – эскалатор без ступеней.
Мне захотелось пройтись, и мы начали подъем по ступеням из известняка. После третьего пролета стало понятно, что лестница гораздо длиннее, чем кажется, но отступать было поздно. После шестого пролета открылся замечательный вид на пляж и часть острова. Я остановился полюбоваться (и отдышаться), все-таки местное тело значительно уступает по силе и выносливости славенскому, есть поводы задуматься. Но все мысли унес легкий бриз и виды: белый песок сверкал на солнце, сапфировое море манило бликами и шептало невнятные обещания, как пьяная женщина. Метрах в двухстах от берега мелькнула плавниками небольшая стайка дельфинов. Легкий соленый ветерок взъерошил мне волосы как любящая мать. Определенно мы задержимся в этом «перевалочном пункте» подольше. Карибы попадают в кровь и опьяняют, как старый кубинский ром.
Глубоко вдохнув запах рая, посетовал, что не искупался, я продолжил путь. Еще шесть пролетов по сто ступеней: всего тысяча двести, и мы оказались наверху. Среди кустов и пальм, на обширной террасе, явно искусственного происхождения, возвышался неприветливый памятник железобетонного супрематизма [125] . Он как будто вырастал из скалы без всякого перехода, ни лестницы, ни отмостки: из камня – сразу двери. Высокие узкие и толстые цельнометаллические створки, способные выдержать попадание крупнокалиберного снаряда, были распахнуты, открывая зев коридора с полукруглым потолком, на котором горели овальные светильники. Коридор заканчивался такими же дверями, только поменьше. Внутри все по-военному: мебель из зеленых ящиков из-под патронов, железные шкафы цвета хаки, наверх вели трапы из вороненой стали, эдакий хай-тек семидесятых, я бы назвал такой стиль «Доктриной Устинова». [126] Людей не было. Беппе нажал большую красную кнопку на стене, и где-то в глубине мрачных аппартаментов задребезжал громкий звонок, напоминающий сигнал химической тревоги. Но никто не появился: Беппе успокаивающе улыбнулся и негромко сказал:
125
Супрематизм (от лат. supremus – наивысший) – направление в авангардистском искусстве, основанное в первой половине 1910-х годов К.С. Малевичем. Являясь разновидностью абстракционизма, супрематизм выражался в комбинациях разноцветных плоскостей простейших геометрических очертаний (в геометрических формах прямой линии, квадрата, круга и прямоугольника). Сочетание разноцветных и разновеликих геометрических фигур образует пронизанные внутренним движением уравновешенные асимметричные супрематические композиции.
126
Дмитрий Федорович Устинов (17 (30 октября) 1908, Самара – 20 декабря 1984, Москва) – советский политический и военный деятель. Маршал Советского Союза (1976). Дважды Герой Социалистического Труда (1942, 1961), Герой Советского Союза (1978), министр обороны СССР (1976–1984). Член (1952–1984) и секретарь (1965–1976) ЦК КПСС, член Политбюро ЦК КПСС (1976–1984). Доктрина Устинова – стратегия, направленная на вооружение ракетных войск в Европе ракетами малой дальности, то есть фактически планирование локальной ядерной войны в Европе.
– Южноамериканцы рождаются усталыми.
Но и после повторного сигнала никто не появился. Беппе недовольно поморщился, но нажимать на кнопку третий раз не стал. Он достал пистолет и трижды пальнул в воздух, пули без рикошета застряли в потолке, ничуть не испортив покрытие.
На этот раз где-то наверху хлопнула дверь, и раздались взволнованные голоса. По лестнице спустились Виктор и Настя. Их красные лица, беспорядок в одежде и лихорадочные движения не оставляли сомнений в том, чем эта парочка только что занималась. Увидев нас, Витька побледнел, а Настя, наоборот, стала пунцовой.