Ни живые, ни мёртвые

Рофф Дайана

— С чего вдруг я буду подчиняться пешке, виконт? — зловеще захохотал Рэбэнус, наполняя помещение тьмой . — Я бог всех вселенных. И пощады не ждите.

Именно в тот день Равенхилл сгорел дотла.

Языки пламени ещё плясали перед глазами, когда я резко проснулась и села в кровати, слыша предсмертные крики людей. Что ж, минус одна загадка из тысячи: пожар возник по причине битвы между... магами? Неужели Рэбэнус был не один такой, а их оказалось столь много? Или я неправильно поняла сон? С другой стороны, это странно — видеть воспоминания якобы давно умершего человека, да и вообще наблюдать за прошлым. С чего вдруг? Что мне этим хотели

сказать? Или пытались так помочь? Но зачем? Что-то тут не сходится — и ещё большее количество вопросов тому подтверждение. Всё слишком парадоксально складывалось...

Либо же это просто дурные сны.

Ага, если бы.

Устало вздохнув, я огляделась. Торфяного цвета стенки навевали тоску, платиновые занавески идеально сочетались с обсидиановой мебелью, грозового цвета лепнина развевала общую простоту современной обстановки: настенные часы, большая двухместная кровать, аккуратные столики с духами, с косметикой и с зеркалами и длинные книжные стеллажи. А ещё...

Amie.

Прямые каштановые волосы, тусклый свет пирсинга в носу, слегка дрожащие длинные ресницы — спящая девушка без макияжа выглядела невероятно спокойно и красиво. Естественно. Такой, какой она и была — простой, тихой, ранимой. И в то же время очень сильной: я ещё не знала, что однажды сломало подругу, и не собиралась выяснять, но всё же чувствовала в ней необыкновенную твёрдость.

Пожалуй, Анна осталась единственным человеком, которому я не хотела причинить никакого вреда.

И причина проста, как бы долго я до неё ни доходила, — нас объединило одиночество. Анну я понимала лучше всех: её мимику, редкие чувства, мысли — наши души во многом похожи, и понимание этого не позволяло мне наносить смертельные раны.

Тем более... Анна действительно никогда не делала мне ничего плохого.

Когда-то таким же был и Вильгельм, но вчера он пригрозился убить меня за осквернение памяти его отца. И не сомневаюсь, сегодня с утра его желание так же сильно — мы встали по разные стороны и теперь уже трудно что-либо исправить.

Да и не хотелось.

Подумаешь , потеряла столь горячего мужчину...

— Рав?..

Анна сонно потянулась и свела брови к переносице: болела голова. Не сказав мне ни слова и даже не взглянув, она тяжело встала, подошла к небольшому круглому столику и запила таблетку стаканом воды. Движения плавные, медленные — точно течение реки Янцзы, само путешествие по безоблачной тропе судьбы. Девушка казалась мне совершенно другой: без привычного макияжа и завитых волос, без украшений, не в готическом платье, а всего лишь в белой длинной сорочке — как хрупкая нежная принцесса из сказок, где всегда светило солнце, а зелень никогда не омрачнялась ни осенью, ни зимой. Отчего-то хотелось наблюдать за ней вечность: так внезапно покорила меня необычность сложившейся ситуации. Да, мы жили вместе в отеле во Франции, но просыпались в разное время, не были ещё столь близки и уж точно не ночевали в одной, хоть и двуспальной, кровати.

А тут...

— Как спалось? — опомнилась я, хотя ожидала подобного вопроса от подруги.

Та хмыкнула, расчёсывая волосы.

— Непривычно, когда под ухом кто-то громко сопит.

— Эй! — я кинула подушку в Анну, но та даже не шелохнулась. — Ты тоже локтями всю ночь пихалась.

— Ага, всё думала, как тебя столкнуть.

— Ой, ну и пожалуйста! Больше не зови меня в гости, — я играючи скрестила руки и, отвернувшись, надула губы.

Тихий смех заставил меня вновь посмотреть на девушку. Та с весёлыми чертями в серых глазах рассматривала меня.

— Что?

— На твоей голове случайно не найдётся птенчиков?

Губы уже было растянулись в улыбке, но быстро дрогнули: птенчиком меня

называл только Инграм. Болезнь ядом прошлась по разуму, разрушая личность и оставляя личинки прогнивших червей, — я не видела своего мучителя всего два дня, а уже истощилась без его присутствия, энергии, взглядов, слов... без него самого. Как наркотик — как только переставал принимать, тут же начиналась ломка. Как только пытался зажить нормальной жизнью, тут же делал неосторожный шаг — и уже летел в тартарары.

С другой стороны... хоть душа изнывала по Инграму, тело всё же было благодарно передышке от постоянного напряжения и... ударов.

— Не умирай, пойдём умоемся, — Анна кинула мне расчёску и скрылась за дверью.

Желая получить от сегодняшнего дня только положительные эмоции, я на ходу расчесалась и вошла за подругой в стильную ванную комнату. Все процедуры прошли спокойно: поговорили о последних вышедших масочек для лица, покривлялись перед зеркалом, умылись и привели себя в порядок — вчера вечером было не до этого. Переодевшись, мы спустились вниз и зашли на кухню. Та встретила нас холодом и блеском начищенных поверхностей. Я даже не сразу заметила Вильгельма, стоящего в одной полузастёгнутой красной рубашке и в брюках. Задумчивое лицо обрамляли длинные волосы, слегка поблёскивающие в слабых лучах солнца, пробивающегося сквозь плотную завесу сизых облаков. Он курил возле открытого окна, прижимаясь плечом к стенке, и не отрывал отрешённого взгляда от корявых деревьев и мокрой плитки от полностью растаявшего снега.

— Bonjour, — несмотря на вчерашний конфликт, я поздоровалась с Вильгельмом.

Тот лениво глянул в мою сторону и затянулся сигаретой. Совершенно никакой реакции на моё присутствие, не было даже на мгновение пробежавшей злости — и это не могло не радовать.

Анна позади меня цокнула языком.

— Diablo, Вилл, закрой этот чёртов морозильник.

Тот выдохнул дым через ноздри, потушил сигарету и послушно выполнил просьбу сестры, одним резким движением захлопнув окно. Методично, скорбно — точно земные вещи оказались невероятно мизерными по сравнению со вселенскими катастрофами. И лишь Вильгельму было под силу всё решить: кому, как не ему? Умному, ответственному человеку? И от зависити жаждалось втоптать в грязь его благородность — я слишком черна, чтобы перегнать. Слишком слаба...

Пока что .

— Есть что-нибудь на завтрак?

Я не часто бывала в гостях, особенно у тех, с кем не провела бурную пьяную ночь. Поэтому утро всегда оставалось для меня таинственным временем — каждый проводил его совершенно по-своему. И брать всё в свои руки оказывалось так же трудно, как и подстраиваться под кого-то.

— Я на днях купила муку... — Анна обвела нас загадочным взглядом.

— Ты хочешь всё-таки испечь круассаны? — приближение её брата принесло вместе с ним запах табака и имбирного чая.

— Всё же умеешь читать мысли, — голос подруги казался как никогда живым и даже радостным: впервые видела её в столь хорошем расположении духа.

— Только вчера курсы закончил, — тоже прибодрился Вильгельм, хмыкнув.

И всё же он постоянно думал о своём: когда мы начали готовить круассаны, парень частенько забывал то что-то добавить, то более тщательно раскатать тесто, то отвлекался на звонок и приходилось всё делать самой. Процесс оказался долгим, но весьма занятным: ни мне, ни Готье ни разу не приходилось замешивать слоёное тесто. И я не уверена, что мы все делали правильно, особенно с выдержкой нужного времени и температуры, однако круассаны — лишь повод побыть вместе, втроём. И хоть между мной и Вильгельмом произошёл разлад во взаимоотношениях, при Анне мы забыли обиды: пошло шутили, кидались мукой, смеялись и выпивали шампанского, закусывая трюфелями и ягодами.