Ничего кроме правды

Болен Дитер Гюнтер

Эй, ты — заявил я шефу «Бильда» Гансу — Герману Тидье — так и запиши, я выхожу».

Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Этим внезапным аутом я хотел избавить Modern Talking от падения на общий уровень. Мы ушли, увешав свои стены золотыми пластинками, мы стали легендой.

Аут.

11.11.1987. На следующее утро, это была наша с Эрикой четвёртая годовщина, в газете появилась статья: «Дитер Болен (Modern Talking): я посрамлён».

Но стыд остался в прошлом. В будущем предстоял ноооовый проект! Я созвонился со своей фирмой в полной уверенности, что я — великий Дитер из Modern Talking. Я верил, что мне будут петь осанну, целовать руки, открывать передо мной двери, выкатят красную дорожку. Но вместо этого — суровый удар. Все жаждали поймать на крючок

Томаса и записать с ним пластинку. Он был лицом Modern Talking и мог выбрать, какой контракт подписать. А я, истинный творец, был никому не нужен. Я был в шоке. Томас подписал контракт на два миллиона с East — West-Record, а мне позвонили из BMG, которой я три года подряд поставлял хит за хитом и повелели: «Создавай сколько влезет, но только больше не пой!» Как будто мне подставили подножку. Казалось, кто–то повернул время вспять, и я снова оказался в своём детстве, в школьном спортзале, где капитаны футбольных команд выбирали себе игроков, и я всегда оказывался лишним. Хотя музыкантам платят не за чувствительность, а за песни, нелояльность этой среды снова и снова поражает. Один евро завтра важнее, чем миллиарды вчера. И нет человека, а есть только акции.

5 ГЛАВА

C. C.Catch или эпилептический пудель

Разумеется, я хотел доказать Томасу, себе и всему миру, что способен писать хиты не только для Modern Talking, но и для других музыкантов. Ибо меня постоянно мучили сомнения, чем объяснить наш невероятный успех. Было ли всё дело в Modern Talking? Или в моих песнях?

Потому что дела обстоят примерно так: если бы Робби Вильямс напел «Alle meine Entchen» на испорченный плеер, а потом записал с этого пластинку, она была бы хитом номер один в силу его популярности и неповторимости. А если безымянный певец споёт то же самое, все в голос заявят: «Что это значит? Вовсе не круто».

Это, конечно же, было для меня — посмотреть, что получится, если я дам спеть кому–то неизвестному одну из песен Modern Talking. Для этой цели лучше всего подошла никому доселе неизвестная Каролина Мюллер из Рединггаузена, у которой кроме профессии швеи и весьма посредственного голоса была просто жуткая фамилия.

Наша первая встреча состоялась в 1985 году, в Дорфдиссе, неподалёку от Гамбурга, куда меня завлекли, пообещав показать безвестного талантливого певца. Едва я переступил порог, меня поприветствовал человек с уже наметившимся брюшком, похожий на торговца рыбой с гамбургского рыбного рынка. Вместо безвестного таланта он намеревался представить мне свою дочь, но я тогда об этом не знал.

«Здорово! Мюллер!» — представился он. Это должно было бы насторожить меня. Следующие два часа он занимался тем, что пытался уболтать и при этом основательно напоить. Но я уже давно вошёл бы в общество анонимных алкоголиков, если бы опустошал все стаканы, что подносились мне во время деловых встреч. В лучшем случае я могу пригубить, да и то лишь потому, что не люблю ничего кроме шампанского.

Так что мне пришлось в полном сознании перенести то, что случилось потом. Вошло стадо девчонок в четыре головы и начало плясать. Песни были ужасны, голоса звучали асинхронно. Точь–в–точь как четыре эпилептических пуделя, которым парикмахер неосторожно порезал голову. Другие гости, видимо, бывшие такого же мнения, закричали: «Раздевайтесь! Раздевайтесь! Да раздевайтесь же, шлюхи!» Прикольно, что в одном из интервью господин Мюллер потом сказал: «У Каро было три предпосылки для удачной карьеры: она может петь, может ритмично двигаться, наконец, она хорошо выглядит.» Н-да, спокойной ночи! С точки зрения торговца угрями это, может, и верно, но для поп–сцены такое просто смешно.

Вообще, в тот миг мне сильнее всего хотелось встать и уйти. Но сеньор Мюллер был более чем назойлив и без конца указывал на дамочек, что отрабатывали свою программу на сцене: «Прослушай их в студии! Это же тебе ничего не стоит! Прислать их к тебе в студию?»

Мне

было всё равно, хотелось только поскорее уйти и успокоиться. Одна из девушек была облачена в мини–юбку, едва ли ниже задницы, и я сказал: «Да, да, О'кей! Ладно уж! Пусть эта кожаная юбка зайдёт ко мне завтра». Случайно эта кожаная юбка оказалась дочерью Мюллера Каролиной. Не знаю, почему я указал на неё. Может, этот Мюллер пригрозил остальным цыпочкам, чтобы они оделись особенно жутко.

Едва Каролина объявилась у меня под дверью в Гамбурге, я горячо пожалел, что в студии 33 не было подъёмного моста, который можно было бы поднять, и рва с крокодилами, через который ей пришлось бы плыть.

Она была одета в красное пальто из блестящей кожи и представилась: «Здорово! Мюллер!». Я ответил только: «Вот что, леди! Никому больше не говори, что ты Мюллер!» С фамилией Мюллер можно торговать простоквашей или занавесками, но никогда не стать поп–звездой: Звучит по–деревенски, ничего стоящего.

Выяснилось, что хоть Каролина и не Мария Каллас, но может прекрасно петь с придыханием «hhh…». Если она пела «I love you», это звучало скорее как «Айхай лахав йуухуу», как будто пела по–тирольски. В ней было что–то неповторимое, а неповторимость в нашей среде гораздо важней, чем хороший голос. И я решил дать ей шанс. Из Каролины и Катарины, её второго имени, я сделал «С. С.», а потом до круглого счёта прибавил Catch, как «Queen». Её первая песня именовалась «I Can Lose My Heart Tonight», была написана для Modern Talking, но была дисквалифицирована, потому что я решил — она не пойдёт выше двадцатого места. Получился отличный симбиоз: Modern Talking с целой армией хитов нашёл в C. C.Catch, так сказать, переработчика неудачных песен, которые только выигрывали от этого. «Дитер — ликовала Каро — я так тебе благодарна!»

Но это был ещё не конец. «Даже думать забудь, я не стану её фотографировать! — противился Фридерик Габович — она же выглядит, будто её причёсывали миксером». Что правда, то правда. К тому же нужно помнить о том, что хотя сейчас ни одна безумная фотка Вероны или Джины не обходится без компьютерной обработки, когда убирают все прыщики, морщины и даже нос картошкой, но тогда техника была развита не столь высоко. И кто неважно выглядел в жизни, не имел ни малейшего шанса сделаться краше на фотоснимке.

«Долой прожжённую завивку! — решил я — И раздобудь–ка приличные шмотки!» Я не смог бы сказать, что думала об этом сама Каролина. Она была ужасно молода, на её родине отношения между людьми были просты, ей было на всё плевать. Главное, что ей позволено петь.

Куча кожаных тряпок, заклёпки, коротенький топик, стиль а-ля Suzie Quatro — через 4 недели после того, как мы познакомились на пуделиной вечеринке, Каро со своей «I Can Lose My Heart Tonight» поднялась на тринадцатое место чартов. Прошла ночь, пришёл успех. «Дитер — её ликование лилось через край — без тебя мне бы этого ниииииикогда не достичь! Я тебе ниииииииикогда этого не забуду.

До Сибири и обратно

«Ниииииииикогда» длилось ровно 4 года. А потом мне, к сожалению, пришлось вышвырнуть Каро из студии. До того она великолепно жила за счёт Modern Talking. Своего рода рыба–чистильщик, плывущая возле акулы — для маленькой рыбки там всегда найдётся жирный кусок.

И всё же, после трёх молодёжных хитов подряд — «Heartbreak Hotel», «Strangers By Night», "'Cause You Are Young» и ещё двенадцати песен в Top Twenty Каролина заболела атрофией мозга с манией величия. Она уже не помнила о пуделином балете и миксерной причёске, заважничала и стала косить под Шер. Выкрасила волосы в белый цвет, хотя мы до этого сняли её в клипе брюнеткой — такую стратегию наметили наши маркетологи. Кроме того, она не считала важным готовиться к выступлениям. Предстояло записать шестой альбом. Она явилась в студию, девственная и неискушённая в том, что касалось текстов песен, зато прикатила на мотоцикле. «Никакая ты не звезда! — заявил я — поезжай–ка домой, перекрасься и выучи хорошенько тексты. Тогда сможешь вернуться».