Ничего святого
Шрифт:
Я рад пендосам руки пожимать —
и это всё гнетёт старуху-мать.
И уж со мной супруга не близка,
и дети крутят пальцем у виска.
Я — злобный тролль и порожденье ада,
но публика в сети мне очень рада —
Ей повод есть осмысленно и строго
встать на защиту Родины и Бога.
(Цой)
Сначала Цоя убили в аварии.
Но жив был дух его, втёрт в
шершавые камни арбатских стен.
Потом пришли какие-то твари
написали, что Цой, мол, мёртв —
и правы. Мы не хотим перемен.
(день памяти)
Запрет на убийство — божественный код,
взломавшим обещан ад,
но если клеймить человека как скот,
то это другой расклад.
И типа мычанья тогда их плач,
и типа лая их речь,
и сильных можно в телегу впрячь,
а слабых отправить в печь.
(арт-обстрел)
Я был вчера на вернисаже,
хотел понять про «модерн-арт» —
как различать оттенки сажи?
И как попёр у Ротко фарт?
Средь перепачканных полотен
я брёл конкретным дураком,
ловя искусства дух бесплотен,
к иным вибрациям влеком:
вот пенис — медная головка,
вот орк блевотину исторг.
Я ощущал себя неловко,
но имитировал восторг.
Нас, дураков, был целый клан там,
мы пили, чтоб не выпасть, эль...
И понял я — талант талантом,
а хорошо идёт пастель.
(поэзия начала века)
А в далёком 13-м годе
мы сидели с тобою на даче,
говорили о фичах, о моде,
о Мавроди и о Фибоначчи,
И о том, что становится хуже,
и вокруг все — гандоны и бесы,
что готовиться надо бы к стуже,
но от нас не зависят процессы.
И осенне краснела природа,
протекая за край черепицы...
Как уютно вдали от народа,
от зловещей кипящей столицы.
А зимою сожгли даже лыжи,
даже грабли сожгли, даже кегли.
Слава богу, хоть живы. В Париже.
Как арабы и прочие негры.
(молитва)
О боже, как надумаешь опять
менять геном весёлым обезьянам,
не делай это наспех только, блять,
как в прошлый раз — обкуренным и пьяным.
Построй в раю их, перед тем как дать пинка,
и прогони им правильных телег там.
И да, не понял, что — кишка тонка
обезобразить лица интеллектом?
(курьер)
Андрей, работавший курьером,
чужим завидовал карьерам —
везя
он ненавидел Вексельберга,
Мутко, Собянина, Собчак.
Садясь в уборной на стульчак,
он срал не в радость организму,
а персонально на харизму
Цекало и Ивана Дорна,
и прочих звёзд кино и порно,
чьи гонорары столь объёмны,
что можно съехать из Коломны,
и снять на Патриках этаж,
и драть не выпивших наташ,
а гуттаперчевых танцорок.
Андрею, кстати, было сорок,
когда-то он держал ларёк,
но спасовал. Не уберёг.
(история сегодняшнего дня)
Я брёл отрешённо по Малой Бронной,
и вдруг — суматоха, стрельба, атас!
Семенит по асфальту хромой вороной
известный политолог Белковский Стас.
А вслед за ним пенной волною лютой,
стреляя в воздух — богатыри,
охотники за ходорковской валютой,
со скрепами вместо сердца внутри.
Орут — отдай нам печеньки госдепа!
Счетов номера и пароли отдай!
Иначе выглядим мы нелепо,
как будто мы — мусор, а ты — джедай!
А Стас и есть джедай из джедаев —
он побеждает во всякой вражде —
бабах! тыдыщ! И, в толпе растаяв,
уже через час вещал на «Дожде»,
Насмешлив, весел и очень спокоен.
Улики? А их, как обычно, нет.
Спасибо, господи, за биткоин,
за облачный гугл и за даркнет!
(Калашникову, человеку и монументу)
Изобретатель русского оружия,
простой сержант из бывших батраков,
с твоим крутым стволом служил добру же я —
плохих парней пиф-паф и был таков.
И по заслугам стал ты монументом,
смотрителем Садового кольца,
теперь уж не возьмёт и взятку мент там,
и педофил не соблазнит мальца,
а если б изобрёл ты кофемолку,
электрофен и формочки для льда —
тебя бы закопали втихомолку
и позабыли б завтра навсегда,
а так попал в гербы и на эмблемы
твой лёгкий скорострельный автомат,
с ним наварились в долларе, в рубле мы,
с ним рай легко мы превращали в ад.
Дела великие верша,
как обойтись без «калаша»?
Пусть ропщет оппозиция досужая —
Калашников, тобою горд народ,
изобретатель русского оружия,
философ, гуманист и патриот.
(Таша)
В благородной и великой стране,
где народ живёт не злясь, не хитря,
как-то осенью по русской весне
няша Таша полюбила царя.