Ничья
Шрифт:
Стерев кровь с руки, Энзо недовольно косится в угол автомобиля, в котором сжалась темноволосая девочка, и качает головой, на мгновение прикрыв глаза. Какого черта он вообще согласился на это? Что за бредовая идея? Жизнь у него что ли веселая, приключений захотелось?
— Вашу мать, — цедит он, когда Елена или как там ее, он даже не успел толком узнать ее имя, начинает с упорством маньяка долбиться головой о дверь, намереваясь выбраться. — Ты хочешь вылететь на полной скорости?
— Пошел к черту! — неожиданно четко произносит она, буквально выплюнув
— Твою мать, — Энзо шумно выдыхает и, прекрасно понимая, что рискует получить новые синяки и царапины, решительно притягивает ее к себе, обхватив ее руки и придавив ее ноги. Она начинает дергаться, рычит, как животное, и немного успокаивается только тогда, когда вонзается зубами в его руку. Энзо морщится, выругавшись сквозь зубы, но не выпускает ее. Только поднимает голову и смотрит на водителя. — Езжай быстрее, сука!
Визжат шины, и он крепче сжимает челюсти, стараясь не думать о том, что синяк на руке точно останется не на одну неделю. Девчонка хрипит, дергаясь всем телом, и озлобленно щурится на него. Ему становится не по себе от чувства, что, если бы взглядом можно было калечить, он бы уже точно лишился конечности.
Жалкие пятнадцать метров от машины до дома и вовсе становятся сразу всеми кругами Ада: Елена визжит, кричит и ревет так, словно в нее вселились все демоны разом, сыплет бессмысленными, порой даже сказанными неправильными ругательствами, пытается ударить его как можно больнее. Но при этом не плачет. Слез нет. Страха нет. Только чистое презрение и такая ненависть, что ему просто дико смотреть на ее бледное, искореженное от гнева лицо.
— Четыре, четыре, сука, года, — хрипит Энзо, буквально вваливаясь в дом, пытаясь удержать брыкающегося ребенка в более-менее горизонтальном положении, — что же будет, когда ты вырастишь?
— Отпусти!
— Да сей… епт! — он дергается, когда она, извернувшись, ударяет его коленом в живот, одновременно вгрызается зубами в его руку и отскакивает в сторону. Несется через коридор и отползает в дальний угол возле стола, словно пытаясь стать частью стены. Энзо упирается руками в колени, сморщившись, и оглядывает пораненную руку. Потом поднимает глаза и смотрит на девочку, не отрывающую от него настороженного взгляда.
Елена похожа на дикого животного, на грязного, пугливого, озлобленного котёнка. Забившись в угол и словно пытаясь слиться со стеной и исчезнуть, она кривит губы в предупреждающем оскале и сжимает руки в крохотные кулачки, с вызовом и презрением глядя на него исподлобья из-за укрытия длинных сальных волос.
Закрыв дверь и удостоверившись, что все окна прочно закрыты, Энзо, на ходу стягивая потную футболку, заходит в комнату, наскоро переодевается, берет с буфета слоеную булку и возвращается в коридор. Елена мгновенно дергается в сторону, ударившись о стену головой, и кусает нижнюю губу до крови, следя за каждым его движением.
Энзо, глубоко вздохнув и заранее предчувствуя провал, опускается на корточки в нескольких метрах от неё и морщится, когда это зашуганное существо начинает
— Я ничего тебе не сделаю, клянусь, — он сам удивляется тому, как спокойно и ровно звучит его голос, хотя внутри царит напряжение. — Елена, — максимально ласково и нежно, — я могу пообещать тебе, что с тобой здесь ничего не случится. Все изменится и будет хорошо.
— Ты купил меня, — цедит она с несвойственной ребёнку грубостью и высокомерно смотрит на него, кусая сухие и потрескавшиеся губы. — Купил, как вещь, как игрушку, но я не пущу тебя к себе. Я лучше сдохну, чем стану твоей сукой!
Он вздрагивает от грубых слов, слетевших с детских губ, и качает головой. Потом, рывком встав на ноги, берёт со стола булку и показывает её Елене. Он видит в её глазах дикий, просто нереально бешеный голод, она с трудом продолжает сидеть на месте, ерзая, сжимая и разжимая кулаки, но упорно не шевелится, пытаясь смотреть куда угодно, только не на еду. Ему становится больно от того, как она выглядит, как она смотрит на еду, как дрожит всем своим худым телом. И ничего не делает. Она боится? Ожидает, что он ударит ее, как в приюте? Будет насмехаться, издеваться? Что с ней делали в том месте, если она настолько перестала доверять людям? Он ведь спас ее.
Поэтому Энзо снова приближается к ней, скрипнув зубами, когда она шарахается в угол, буквально вжимаясь в него спиной, и прижимает колени к груди, словно прячась от него. Собирается с духом и выдыхает с легкой улыбкой.
— Я знаю, что последние несколько дней ты ничего не ела. Ты голодная. Возьми, это тебе. Я клянусь тебе, что не заберу ее, не вырву, она не отравлена, свежая, не просроченная. И только твоя. Ты можешь съесть ее. Я знаю, что ты очень хочешь есть. Пожалуйста, возьми ее.
— Сам жри, — выплевывает она с такой злобой, что он готов уже все бросить и вышвырнуть её на улицу, наплевав на все планы, как вдруг слышит громкое урчание её живота. Елена слабо вздрагивает и прижимает ладони к худому животу, сжавшись в комочек, словно надеясь, что так звук пропадет. Едва ли не впервые за все время в ее глазах появляется неподдельный страх, страх от того, что она издала какой-то звук, нарушив тишину. Только сейчас он понимает, как с ней обращались в этом приюте, не позволяя шуметь и ущемляя ее свободу.
Где-то внутри поднимается такая злоба, что он хочет прямо сейчас разнести все здание приюта до основания, по кирпичикам, чтобы ничего не осталось, но его останавливает тот факт, что с ребенком нужно что-то делать, если он не хочет, чтобы она умерла от обезвоживания и холода. Неожиданно четко Энзо осознает, что будет насильно заставлять ее есть, если она будет сопротивляться. Он не для того потратил на нее деньги, чтобы она умерла на его руках от своего упрямства.
Сорвавшись, Энзо бросается вперёд и, не дав девчонке укусить себя, ставит её на ноги, крепко удерживая на месте, после чего пришпиливает к стене, сверкая глазами.