Ничья
Шрифт:
— Отлично. Тогда давай начнем с волос.
Чистая вода. Ласковые прикосновения к голове. Запах шампуня. Приятный шум в ушах. Пена, попавшая в глаза и рот. С каждой секундой напряжение спадает все сильнее и сильнее, и в какой-то момент Елена, сидя в наполненном теплой водой тазу в трусах и растянутой футболке, начинает расслабляться и прикрывает глаза, в то время как Энзо осторожно намыливает ее волосы.
Мысли в его голове путаются, и он на мгновение останавливается, прикрыв глаза. Что он делает? Он серьезно пошел на это только ради того, чтобы снова доказать всем, что он лучше?
— Черт возьми… — сквозь зубы шепчет он.
Елена была какой-то странной, непонятной, Энзо никак не мог ее понять. О себе она практически никогда не думала, только о нем, о его благополучии и удобстве. Она была готова убирать дом едва ли не каждый день, мыть посуду, даже порывалась учиться готовить, лишь бы освободить его. В магазине она не брала ничего себе до тех пор, пока не убедится в том, что Энзо купил все, что хотел. Она впитывала каждое его слово и действие, большую часть времени не произнося ни слова. И еще она боялась его. Несмотря на все ее слова, она продолжала его бояться, а иногда из нее вылезала ее дикость, и она начинала кричать и шипеть, как животное, пытаясь спрятаться от него.
Она не любила спать на кровати, предпочитая пол или ковер, где она заворачивалась в свою же куртку и спала, свернувшись калачиком. Она со скрипом надевала обувь, которую он ей купил, не желала носить юбки и платья, предпочитая штаны и большие футболки, частенько таская их из его шкафа.
Каждый раз, когда он возвращался домой, Энзо боялся, что Елены не окажется дома, что она нашла лазейку и сбежала. Однако ребенок снова и снова встречал его на пороге в холле. Порой ему даже казалось, что она все время его отсутствия сидит в метрах от двери и не шевелится.
А еще ему нравились их объятия. Ему нравилось прикасаться к ней, к ее коже, волосам, ощущать ее запах, слышать биение сердца под своими ладонями, ощущать ее тепло так близко от себя. А она боялась. Не привыкшая к ласке, она пыталась избежать телесного контакта с ним, пусть даже мельчайшего, но иногда, особенно по вечерам, когда Энзо, надев свободные штаны и очередную темную футболку из своего словно бесконечного шкафа, садился на диван и включал новую комедию, она робко садилась на ковер у него в ногах и не двигалась, прислушиваясь к его дыханию. С каждым разом она, боясь, пыталась сесть к нему все ближе и ближе и через какое-то время даже рискнула положить ему голову на плечо. В первый раз он вздрогнул от неожиданности, ее мгновенно сдуло с дивана в угол, и ему пришлось битый час успокаивать ее.
Но время шло, Елена училась не бояться его, медленно привыкала к нему, его шуткам, манере поведения и громкому голосу. Привыкала к его правилам, расписанию дня, учила его привычки, запоминала, что ему нравится, а что нет. И даже пыталась повторять за ним, просила, чтобы он объяснял ей то, что ей непонятно, не желая отступать.
Она была сильной и странной. Но в этом
====== 3. Новая. ======
— Котенок!
Энзо, бросив ноутбук на диван, подскакивает к девушке, которая чертыхается, прижав руку к груди, и обхватывает руками ее плечи. Елена вскидывает голову и, взглянув на него, пытается спрятать руку, отворачиваясь, но Энзо гневно сверкает глазами.
— Покажи.
— Я в порядке…
— Елена.
— Правда, все нормально, — ее голос начинает предательски дрожать, и она поджимает губы, отведя глаза. Она, наверное, всегда будет бояться плакать перед ним, как бы ни было больно, потому что он всегда сильный, всегда уверенный и никогда не плачет. Она просто не может позволить себе быть слабой.
— Мне сказать еще раз? — Энзо сверлит ее недовольным взглядом, дергает на себя, и она сдается, покорно показав ему покалеченную руку. Он осторожно осматривает разбитые в кровь костяшки пальцев, на которых ранки почти не заживают и постоянно кровоточат, и тяжело выдыхает. — Я же учил тебя правильно бить: большой палец снаружи и согнут, чтобы не раздробить в кулаке, пальцы максимально ровно, по одной линии, а то без костей останешься. Разве не учил? — требует он ответа, и она опускает голову.
— Учил.
— Плохо, значит, учил, — шипит Энзо и, усадив ее на стул, торопливо поднимается по ступенькам, берет бинты, упаковку льда, возвращается и протягивает ей лед, — держи.
— Ауч! — не сдержавшись, Елена лишь на секунду теряет контроль, вскрикнув, после чего закусывает нижнюю губу и терпит, прижимая упаковку к руке. Очень хочется заплакать или хотя бы потопать ногами от боли, но она держится, понимая, что Энзо не одобрит такое поведение. И не важно, что она еще по сути ребенок.
— Правильно, больно, — кивает он, сев прямо на пыльный пол, — может, хоть после десятой ошибки запомнишь, как нужно обращаться с «грушей».
— Я запомнила…
— Ага, только почему у меня на руках нет такого количества крови, а? Хотя я занимаюсь даже чаще тебя.
— Я дура… — Елена облизывает губы и смотрит на него исподлобья, — я тебя расстроила снова, да?
— Знаешь, Котенок, — Энзо притягивает ее к себе и, взхломатив ее волосы, целует в лоб, — иногда ты меня страшно бесишь. Так и хочется взять за шкирку и выкинуть к чертям собачьим, — она сжимается под его взглядом, и он щелкает ее по носу. — Я ответил на твой вопрос?
— Д-да…
— Елена, — он недовольно щурится, — за столько лет ты могла бы запомнить, что я прекрасно знал, на что иду, когда забрал тебя из того приюта. Я хотел тебя учить, и я учу. Уже больше десяти лет. А ты учишься. Не всегда прилежно, но учишься. И я это вижу. И меня очень сложно расстроить, — Энзо рывком встает на ноги и, бросив на пол пакет со льдом, начинает осторожно и умело забинтовывать руку Елены. — Но имей в виду — мне плевать, сколько раз ты будешь ломать себе кости. Пока ты не научишься нормально драться, я не отступлю.