Никак иначе

Ann Lee

— У меня, зеленоглазая, есть такая анкета, — говорит Кирилл, склоняясь ко мне, и втягивая мой запах, — с самого начала, Саня же безопасник.

Я изумлённо открываю рот. Меня немого коробит от этой информации.

— И насколько она подробная? — сверкаю глазами.

Кир видит мою реакцию, и выражение его лица меняется, с добродушного, на более хищное. Он тонко чувствует перемены в моём настроение, и даже небольшие колебания от покорности, его сразу же раздражают. Он как будто скидывает личину добродушного парня, мигом готовиться к прыжку, как хищник. Это всегда

меня напрягает, и честно говоря, заводит.

— Э-э-э… Кирилл, блин горит, — вмешивается в наше противостояние взглядами Андрей.

Кир отворачивается, спешит к плите. В кухню возвращается Ромка, с красочным рисунком на котором нарисована я. Приходиться отвлечься от разбушевавшихся мыслей, и приструнить приступы гордости. Потом мы завтракаем, и неприятный момент почти сглаживается, забывается. Настолько тепло, и комфортно, нам сидеть на кухне.

Кирилл вдруг разоткровенничался, рассказал о своих родителях, о том, что его мама работала долгое время поваром, и поэтому с ранних лет учила его готовить. И что этот навык очень пригодился ему в армии, и потом когда он жил один.

Он говорил. А во мне опять нарастало неприятное чувство. Мы же по сути ничего не знаем… Хотя нет, как оказалось, я ничего не знаю о нём. Ничего. Он очень закрытый человек, и как бы это сказать конкретный, живущий здесь и сейчас. Это он сейчас с мальчишками разошелся, а мне вообще достаются крупицы от его прошлой жизни, от будущих планов. О чём он говорит охотно, так это о том, что происходит сейчас.

— Чего, загрустила, зеленоглазая? — спросил Кирилл, видя, что я снова немного скисла, когда мальчишки, наевшись, отпросились выйти из-за стола, и пошли в гостиную.

Я встала, чтобы прибрать со стола, но он мягко отстранил меня, снова подтолкнув к стулу, и сам стал собирать посуду в мойку.

— А мне можно такую же анкету на тебя, — не стала, ходит вокруг, да около.

— Нет, нельзя, — отозвался Кирилл, и развернулся ко мне.

Он был в простой домашней одежде. Хлопковый лонгслив, и тонкие спортивки. Но вот домашним он всё равно не выглядел. Взъерошенные темные вихры, щетина на щеках и подбородке. В треугольном вырезе лонгслива видны крылья татуировки, застывшие на ключицах. Тонкая ткань, вроде бы и свободна, но при движениях натягивается на широких плечах. Сейчас он вообще закатал рукав, собираясь мыть посуду, открывая жилистые кисти и запястья, разрисованные, как и пол его тела. Он большой и мощный, и совсем не домашний, особенно когда смотрит вот так сейчас, строго и хищно, снова видя моё неповиновение.

— Почему нельзя, — не сдаюсь я, уже научилась выдерживать эти тяжёлые гляделки, — я тоже хочу знать о тебе всё.

— Ты итак знаешь обо мне всё что надо, — отрезает он, и снова отворачивается, включает воду.

— Что всё? Мизер!

— Вполне достаточно.

— Мне недостаточно, — начинаю злиться, буравя его широкую спину взглядом.

Но Кирилл скала, его не прошибить нечем. Он спокойно заканчивает мыть посуду, вытирает руки полотенцем, и снова поворачивается ко мне.

— Света, заканчивай бузить, — говорит он, сложив руки на груди, и оперевшись

бёдрами о мойку. — От того что ты узнаешь в какой детский сад я ходил, и как учился в школе, положение дел не измениться.

— Да причем здесь детский сад… — начала я и осеклась.

— Это что же такая анкета на меня, что там про детский сад даже?

— Да успокойся, зеленоглазая, — усмехнулся Кирилл и двинулся ко мне, и теперь уже я сложила руки на груди, — голые цифры. Мы должны были тебя проверить, без этого никак.

— Никак, — передразнила я, всё же чувствуя уязвлённость.

Нет мне, конечно, скрывать нечего. Было пара моментов в моей молодости, за которые не то что стыдно, но неприятно.

В седьмом классе с подружками зачем-то отправились бить окна в школе, нас поймали и даже в отделение, тогда ещё милиции, доставили. Скандал, родителей вызвали в школу, хорошо, хоть на учёт не поставили.

В девятом ходила на стрелку, и даже дралась, здесь правда обошлось без привлечения властей. Тоже неприятно сейчас вспоминать, и вообще мало ли что ещё.

Но это всё моё, захочу, расскажу сама.

— Свет, — Кирилл уже подошёл вплотную, нависнув надо мной, уперев руки по бокам в столешницу, — харе злиться. Захочешь, спросишь, я всё тебе расскажу.

— Вот именно, Кирилл, расскажу, — повела я плечами, не подаваясь, хотя тепло его тела, аромат уже накрыли меня, — а не вероломно возьму что, и когда захочу.

Кирилл вдруг, посмотрел поверх меня, прислушиваясь к звукам из гостиной, потом резко склонился, и, притянув меня к себе за талию, поднял, и прижал ещё сильнее, так что я в полной мере ощутила его твердое тело.

— Что ты делаешь? — я уперлась в его грудь, пытаясь оттолкнуть его.

— Усмирю тебя немного, а то ты чего-то разошлась, — хмыкнул он, криво улыбнувшись, и крепко сжал мой подбородок, попутно зажимая меня между столешницей и собой.

— Ты что… Ты… Что… — растерялась я, и растеряла все слова.

Хотела сказать про мальчишек, хотела вообще послать его с его методами усмирения, но его натиск, смёл всё на своём пути. У меня не было выхода, как только подчинится его силе. Как и всегда впрочем.

Горячий язык тут же ворвался в мой рот, как только тёплые губы коснулись моих губ. Я только и успела, моргнуть и выдохнуть, а дальше, уже ничего не контролировала, только поддаваться жёсткому напору его рта. Глаза закатились сами собой, и голова поплыла, тело стало мягким расслабленным. Я вцепилась в ткань его футболки, и потянула на себя, как будто мы итак не прижаты друг к другу теснее некуда.

Кирилл теперь держал меня за затылок, немного натягивая волосы, и вталкивал свой язык в мой рот, съедая все мои стоны, и дыхание.

Никаких мыслей в голове, естественно не осталось. Это был действительно верный способ меня усмирить. И даже когда он оторвался от меня, и прижал к своей груди, я ещё долго не могла успокоить дыхание, нежась в кольце сильных рук.

— Ну, вот так-то лучше, — раздался его низкий голос, — тебе сегодня ещё гостей встречать.

— Каких гостей? — я вынырнула из его объятий, подняла голову.