Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы
Шрифт:
С Эйзенхауэром отец больше не хотел иметь никакого дела. Но и в усилении напряженности в мире Хрущев-политик не видел никакого резона. Он не собирался возобновлять возню вокруг Германии, рассчитывал договориться с новым президентом США. На митинге в Берлине 20 мая отец сказал, что можно, конечно, в одностороннем порядке подписать мирный договор, но зачем спешить, решение вопроса никуда не уйдет, лучше дать ему созреть. Два германских государства существуют, развиваются. А пока можно подождать шесть-восемь месяцев, а там собраться на новое совещание в верхах. С новым американским президентом.
Через полгода у
Вернувшись в Москву, отец со смешинкой в глазах описывал заваруху, которую он учинил в Париже. Правда, порой глаза его делались настороженными, из карих почти черными. Становилось ясно: отцу на самом деле не до шуток.
Провал в Париже, история с Пауэрсом резко изменили психологический климат в стране. Еще вчера все жили надеждой на перемены, ждали пусть не в ближайшие месяцы, но скорого заключения соглашений с США, наступления эры пока не дружбы, но хотя бы взаимоуважения. В конце мая все вернулось на круги своя, со страниц газет резче зазвучали призывы к бдительности и готовности дать отпор агрессорам.
В войска спустили приказ: пресекать любые нарушения воздушной границы СССР или наших союзников. Если раньше на открытие огня по нарушителю требовалась санкция верхов, то сейчас индульгенцию выдали заранее.
Если до 1 мая части противовоздушной обороны жили по законам мирного времени, дежурные летчики, правда в боевом облачении, отдыхали в специально оборудованных домиках, то сейчас они поочередно сидели в кабинах перехватчиков в ожидании команды на вылет. Ракетные подразделения ПВО изготовились к бою. Отныне ракеты держали не в хранилищах: оснащенные боевыми зарядами, они ожидали появления непрошеного гостя на стартовых установках.
Естественно, количество инцидентов в воздухе возросло. Уже 24 мая в ГДР в районе Ростока истребители атаковали самолет США, нарушивший правила движения по воздушному коридору. Пилот решил не рисковать и приземлился на указанном ему аэродроме. Обошлось без жертв.
Американцы, а особенно их союзники, на чьей территории располагались авиационные базы, откуда совершались разведывательные полеты, забеспокоились. Прозвучавшая в Париже угроза отца, оставлявшего за собой право в случае появления в небе Советского Союза шпионского самолета ответить ударом по аэродромам, возымела действие. Лишь де Голль, проявляя определенный скептицизм, пробурчал, что «ракеты летают в обе стороны». На территории Франции подобные базы отсутствовали. Ни англичане, ни норвежцы, ни турки, ни пакистанцы не желали испытывать судьбу, своей шкурой проверять серьезность намерений отца.
Отец не хуже де Голля понимал, что ракеты летают в обе стороны, и в его планы не входила проверка этой истины на практике. Он более не верил вообще в реальность войны с Западом. Кто, понимая, что мы способны ответить ударом на удар, мог решиться на такое? Даже если дежурившие на позициях советские межконтинентальные ракеты легко пересчитываются на пальцах одной руки, их достаточно, чтобы уничтожить крупнейшие города по ту сторону океана. Война превратилась в авантюру, одинаково
Тем временем обстановка в мире продолжала накаляться. 1 июля произошел новый инцидент. Американский разведывательный самолет РБ-47, специально приспособленный для наблюдения за советским приграничьем из нейтральных вод, поднялся с одной из военно-воздушных баз США в Великобритании и взял курс к Кольскому полуострову. В его задачу входило, не пересекая государственной границы, записывать частоты и режимы работы радиолокационных станций, перехватывать радиопереговоры, в общем, собирать все, до чего удастся дотянуться.
Подобные полеты давно превратились в рутину и для американцев, и для наших. Как только у границ появлялся «гость», за ним с нашей стороны неотступно следовали истребители ПВО. Наблюдали, ловили момент, не пересечет ли он запретную линию.
Точно прослеживать линию границы нелегко, да и сама она в море весьма условна: двенадцать миль, отсчитанные от извилистого берегового уреза. Поэтому разведчики когда по ошибке или от усталости пилота, когда в погоне за чем-то особенно любопытным нет-нет и оказывались на нашей территории. Тут на них и набрасывались перехватчики. В зависимости от политической обстановки они получали разные инструкции: в периоды оттепели — демонстрировать без применения оружия, при накале страстей — сбивать. Никто не мог исключить и обратной ошибки. Истребителям тоже случалось вылетать за пределы своей территории. С обеих сторон почти все зависело от мастерства пилотов.
Как РБ-47 занесло в наши территориальные воды у мыса Святой Нос на Кольском полуострове, сказать невозможно. Американцы отрицали и отрицают факт нарушения границы. Так же, как отрицали и 1 мая с У-2.
Так или иначе, но самолет сбили, он затонул в море. Шесть членов экипажа погибли. Двоих выловили из воды и взяли в плен подоспевшие моряки.
Американские корабли долго утюжили спорный район у кромки границы, искали обломки самолета. Ничего не нашли.
Подобные происшествия случались не раз, обычно они сопровождались обменом гневными дипломатическими нотами, затем телами погибших и… мир восстанавливался до следующего раза. После У-2 нарушение выглядело как демонстративный вызов. Все ждали, выполнит ли отец свою угрозу? Откуда летают РБ-47 — ни для кого не составляло секрета. Отец, конечно, не думал всерьез о ракетном ударе по базам. Он прекрасно понимал, что «ракеты могут летать в обе стороны». Но ведь по ту сторону границы не знали, о чем отец думал, а многим он представлялся человеком непредсказуемым, спонтанных решений.
О происшествии в Баренцевом море Эйзенхауэру сообщили, когда он праздновал на своей ферме в Геттисберге 44-летнюю годовщину супружеской жизни. По словам его сына Джона, президент выглядел, как проткнутый шарик, из которого вышел весь воздух. Единственное, что он произнес: «Неужто Хрущев теперь выполнит свою угрозу, разрушит западные базы?» Оба руководителя оказались в плену взаимных угроз. Не лучше себя чувствовал и Макмиллан.
Ракеты остались на месте, а отец воспользовался инцидентом для разоблачения «агрессивной сущности американского империализма».