Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы
Шрифт:
Утреннее заседание Исполкома началось в Белом доме, как обычно, в 10 часов. Первым выступил Макнамара. Его сообщение не оставляло особых надежд: русские, занятые постройкой баз, работают днем и ночью. Он мог прохронометрировать работу по часам, с интервалом, с которым низколетящие разведчики с ревом проносились над строящимися объектами.
Их бесцеремонность просто выводила из себя Фиделя Кастро. «В конце концов, Куба — суверенное государство и не позволит унижать янки свое достоинство», — эмоционально реагировал он на призывы выполнявшего директиву Москвы Алексеева сохранять выдержку и спокойствие.
Пока полеты совершались два раза в день, Кастро еще терпел. Но со вчерашнего дня стало твориться что-то невообразимое. Самолеты янки чувствовали себя как дома, как во времена Батисты. Уязвленное самолюбие Кастро требовало отмщения. Он твердил одно: аргументы разума на северного соседа не подействуют, там признают только силу.
Поздно вечером 26 октября главнокомандующий майор Фидель Кастро Рус отдал приказ кубинской зенитной артиллерии открывать огонь и сбивать нарушителей. Распоряжение довели и до советского полковника Воронкова, командовавшего зенитными ракетами.
Он находился в подчинении у Плиева, и оба они не имели права действовать без санкции Москвы. Несколькими часами раньше Плиев послал шифровку Малиновскому. В ней он запрашивал разрешение
Получив сообщение, Малиновский поспешил к отцу. В результате где-то утром 27 октября из Москвы в Гавану полетел ответ, предоставлявший Плиеву право в случае массированного воздушного нападения открывать огонь. Массированного…
Зенитные ракеты формально еще не заступили на дежурство: на стартовых позициях заканчивались монтаж, проверка электроники, настраивались локаторы. Оставался последний шаг, полшага, и американцы не останутся безнаказанными.
Ретранслированное Плиевым распоряжение Москвы и приказ Кастро полковник Воронков получил практически одновременно. Московская депеша ему не понравилась, опять эти ограничения, а вот приказ Кастро полковник воспринял с энтузиазмом. Он дал команду удвоить усилия. К ракетам подсоединили боевые части, установили их на пусковые установки. Теперь дело оставалось за прибористами и, конечно, за приказом открыть огонь.
Макнамара продолжил доклад. Он сообщил, что в дополнение к ракетам советские специалисты в авральном порядке собирают и приводят в боевую готовность бомбардировщики Ил-28.
Каждая сторона истолковывала действия и оценивала намерения противника по-своему. Выводы порой делались взаимоисключающие. Неверная оценка намерений противостоящей стороны приводила к новой ступени эскалации и к новым ошибкам.
Доклад Макнамары в 11 часов прервало срочное сообщение: в девять утра по вашингтонскому времени по радио передали новое письмо из Москвы. На прием и перевод ушло два часа, и только сейчас его текст на английском языке представили на рассмотрение Исполкома. Эти два письма, именуемые историографами конфликта первым и вторым посланиями Хрущева, вызывают огромное количество толков и спекуляций. Я попытался рассказать об истории их появления, а теперь хочу, несмотря на значительный объем, привести полный текст второго послания.
«Уважаемый господин Президент,
Я с большим удовлетворением ознакомился с Вашим ответом господину У Тану о том, чтобы принять меры, с тем чтобы исключить соприкосновение наших судов и тем самым избежать непоправимых роковых последствий. Этот разумный шаг с Вашей стороны укрепляет меня в том, что Вы проявляете заботу о сохранении мира, что я отмечаю с удовлетворением.
Я уже говорил, что наш народ, наше правительство и я лично, как Председатель Совета Министров, только и заботимся о том, чтобы развивалась наша страна и занимала бы достойное место среди всех народов мира в экономическом соревновании, в развитии культуры, искусства, повышения благосостояния народов. Это самое благородное и необходимое поприще для соревнования, и как победитель, так и побежденный в этом случае получат только благо, потому что это — мир и увеличение средств, которыми живет и наслаждается человек.
Вы в своем заявлении высказались за то, что главная цель не только в том, чтобы договориться и принять меры для предотвращения соприкосновения наших судов и, следовательно, углубления кризиса, который может от такого соприкосновения высечь огонь военного конфликта, после чего уже всякие переговоры будут излишни, так как другие силы, другие законы начнут действовать законы войны. Я согласен с Вами, что это только первый шаг. Главное — это надо нормализовать и стабилизировать положение мира между государствами, между народами.
Ваша озабоченность о безопасности Соединенных Штатов мне понятна, господин Президент, потому что это первая обязанность президента. Но эти же вопросы и нас волнуют, эти же обязанности лежат и на мне как Председателе Совета Министров СССР. Вас обеспокоило то, что мы помогли Кубе оружием с целью укрепить ее обороноспособность, потому что не может Куба, какое бы оружие она ни имела, равняться с Вами, так как величины эти разные, тем более при современных средствах истребления.
Наша цель была и есть — помочь Кубе, и никто не может оспаривать гуманности наших побуждений, направленных на то, чтобы Куба могла мирно жить и развиваться так, как хочет ее народ. Вы хотите обезопасить свою страну, и это понятно. Но этого же хочет и Куба. Все страны хотят себя обезопасить. Но как же нам, Советскому Союзу, нашему правительству, оценивать ваши действия, которые выражаются в том, что вы окружили военными базами Советский Союз, окружили военными базами наших союзников, расположили военные базы буквально вокруг нашей страны, разместили там свое ракетное вооружение? Это не является секретом. Американские ответственные деятели демонстративно об этом заявляют. Ваши ракеты расположены в Англии, расположены в Италии и нацелены против нас. Ваши ракеты расположены в Турции.
Вас беспокоит Куба. Вы говорите, что беспокоит она потому, что находится на расстоянии от берегов Соединенных Штатов 90 миль по морю. Но ведь Турция рядом с нами, наши часовые прохаживаются и поглядывают один на другого. Вы что же считаете, что вы имеете право требовать безопасности для своей страны и удаления того оружия, которое вы называете наступательным, а за нами этого права не признаете? Вы ведь расположили ракетное разрушительное оружие, которое вы называете наступательным, буквально под боком у нас. Как же согласуется тогда признание наших равных в военном отношении возможностей с подобными неравными отношениями между нашими великими государствами? Это никак невозможно согласовать.
Это хорошо, господин Президент, что Вы согласились с тем, чтобы наши представители встретились и начали переговоры, видимо, при посредстве и.о. генерального секретаря ООН господина У Тана. Следовательно, он в какой-то степени берет на себя роль посредника, и мы считаем, что он может справиться с этой ответственной миссией, если, конечно, каждая сторона, которая втянута в конфликт, проявит добрую волю.
Я думаю, что можно было бы быстро завершить конфликт и нормализовать положение, и тогда люди вздохнули бы полной грудью, считая, что государственные деятели, которые облечены ответственностью, обладают трезвым умом и сознанием своей ответственности, умением решать сложные вопросы и не доводить дело до военной катастрофы.
Поэтому я вношу предложение: мы согласны вывезти те средства с Кубы, которые Вы считаете наступательными средствами. Согласны это осуществить и заявить в ООН об этом обязательстве. Ваши представители сделают заявление о том, что Соединенные Штаты, со своей стороны, учитывая беспокойство и озабоченность Советского государства, вывезут аналогичные средства из Турции. Давайте договоримся, какой нужен срок
И после этого доверенные лица Совета Безопасности ООН могли бы проконтролировать на месте выполнение взятых обязательств. Разумеется, от правительства Кубы и от правительства Турции необходимо разрешение этим уполномоченным приехать в их страны и проверить выполнение этого обязательства, которое каждый берет на себя. Видимо, было бы лучше, если эти уполномоченные пользовались доверием и Совета Безопасности, и нашим, и вашим — Соединенных Штатов и Советского Союза, а также Турции и Кубы. Я думаю, что, видимо, не встретит трудностей подобрать таких людей, пользующихся доверием и уважением всех заинтересованных сторон.
Мы, взяв на себя это обязательство, с тем чтобы дать удовлетворение и надежду народам Кубы и Турции и усилить их уверенность в своей безопасности, сделаем в рамках Совета Безопасности заявление о том, что Советское правительство дает торжественное обещание уважать неприкосновенность границ и суверенитет Турции, не вмешиваться в ее внутренние дела, не вторгаться в Турцию, не предоставлять свою территорию в качестве плацдарма для такого вторжения, а также будет удерживать тех, кто задумал бы совершить агрессию против Турции как с территории Советского Союза, так и с территории соседних с Турцией государств.
Такое же заявление в рамках Совета Безопасности дает правительство США в отношении Кубы. Оно заявит, что Соединенные Штаты будут уважать неприкосновенность границ Кубы, ее суверенитет, обязуются не вмешиваться в ее внутренние дела, не вторгаться сами и не предоставлять свою территорию в качестве плацдарма для вторжения на Кубу, а также будут удерживать тех, кто задумал бы осуществить агрессию против Кубы как с территории США, так и с территории других соседних с Кубой государств.
Конечно, для этого нам надо было бы договориться с вами и дать какой-то срок. Давайте договоримся дать какое-то время, но не затягивать, — недели 2–3, не больше месяца.
Находящиеся на Кубе средства, о которых Вы говорите и которые, как Вы заявляете, Вас беспокоят, находятся в руках советских офицеров. Поэтому какое-либо случайное использование их во вред Соединенным Штатам исключено. Эти средства расположены на Кубе по просьбе кубинского правительства и только в целях обороны. Поэтому если не будет вторжения на Кубу или же нападения на Советский Союз или других наших союзников, то, конечно, эти средства никому не угрожают и не будут угрожать. Ведь они не преследуют цели нападения.
Если Вы согласны, господин Президент, с моим предложением, тогда мы послали бы наших представителей в Нью-Йорк в ООН и дали им исчерпывающие инструкции, с тем чтобы быстрее договориться. Если Вы тоже выделите своих людей и дадите им соответствующие инструкции, тогда этот вопрос можно будет быстро решить.
Почему я хотел бы этого? Потому что весь мир сейчас волнуется и ждет от нас разумных действий. Самой большой радостью для всех народов было бы объявление о нашем соглашении, о ликвидации в корне возникшего конфликта. Я придаю этому соглашению большое значение, поскольку оно могло бы послужить хорошим началом и, в частности, облегчить достижение соглашения о запрещении испытаний ядерного оружия.
Вопрос об испытаниях можно было бы решить параллельно, не связывая одно с другим, потому что это разные вопросы. Но важно договориться по обоим вопросам, с тем чтобы сделать людям хороший подарок, обрадовать их вестью также и о том, что достигнуто соглашение о прекращении испытаний ядерного оружия и, таким образом, больше не будет заражаться атмосфера. А наши и Ваши позиции в этом вопросе очень близки.
Все это, возможно, послужило бы хорошим толчком к отысканию взаимоприемлемых соглашений и по другим спорным вопросам, по которым у нас с Вами идет обмен мнениями. Эти вопросы пока не решены, но они ждут своего неотложного решения, которое расчистило бы международную атмосферу. Мы готовы к этому.
Вот мои предложения, господин Президент.
С уважением к Вам
Если вчера подобное письмо, возможно, было бы воспринято с энтузиазмом, то сегодня оно вызвало разочарование и недоумение.
Второе послание на одну и ту же тему, с теми же, но более жесткими предложениями повергло Исполком в замешательство. Они и раньше так и не смогли отыскать согласованный ответ, а сейчас добавились турецкие ракеты. К тому же никто из присутствующих, кроме президента, не знал о вчерашней встрече Роберта Кеннеди с советским послом. Братья понимали, что в изменении позиции отца решающую роль, видимо, сыграл вчерашний звонок Роберта из здания Советского посольства в Белый дом. Но они не предполагали, что отец вот так бухнет во все колокола. Одно дело — конфиденциальная переписка, тут можно себе позволить откровенность, назвать вещи своими именами, и совсем другое — обращение ко всему свету. Теперь в игру вступало общественное мнение, пресса, невозможно было сбросить со счетов и ответ из штаб-квартиры НАТО, телеграмму из Турции.
К тому же после публичного требования со стороны Советского Союза согласие президента многие расценили бы как проявление слабости, как капитуляцию, а это не могло не повлиять на исход выборов.
Джон Кеннеди не захотел упоминать в Исполкоме о своих вчерашних контактах с советским послом. Он предпочел выждать, послушать других, а уж затем принять решение. Сегодня он начинал как бы с чистого листа.
Отец совершил ошибку. Но в Кремле, привыкшем к послушной домашней прессе, дающей лишь те оценки событиям, которые уже сформулированы здесь или на Старой площади, поддерживающей то, что надо поддерживать, просто не могли представить себе иной мир, где президент не волен без оглядки принимать решения, не может не учитывать колеблющихся симпатий избирателей. Наша страна только вступала на путь демократии.
Отец поторопился, и теперь игра перешла в новую фазу. Тайные переговоры двух правительств становились достоянием всех, секретные послания превращались в развороты на газетных полосах.
И дело теперь не сводилось к реальной военной значимости турецких ракет, их весу в общем балансе стратегических сил. Начинали действовать правила политической игры.
Кеннеди не дорожил «Юпитерами», стоявшими в Турции. «Минитмены», первые девять штук которых заступали на дежурство с 30 октября, и «Поларисы» решали практически все задачи поражения целей на территории Советского Союза. Однако убирать «Юпитеры» из Европы под нажимом Кеннеди не хотел. Он считал это унижением достоинства великой державы.
В последних письмах, как и в предыдущих документах, мы продолжали как бы стыдиться короткого слова «ракета», вместо него употреблялась витиеватая фраза: «Оружие, которое вы считаете наступательным». Это не было ни капризом, ни ошибкой — тем самым отец подчеркивал, ракеты на Кубе служат исключительно оборонительным целям. Однако подобное словоблудие мало-помалу загоняло его в угол. Стремление не называть вещи своими именами, привычка к двусмысленным выражениям в данном случае развязывала руки американцам. Мы сами перестали понимать, что еще обсуждается кроме ракет. Наши противники могли в любой момент отнести к разряду наступательного любое вооружение, поставленное на Кубу.