Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы
Шрифт:
Я не сказал, что выступлю с таким докладом, но те, которые возражали, поняли, что я могу выступить и изложить свое мнение по арестам и расстрелам.
Я сейчас не помню, кто меня поддержал персонально. Я думаю, что это были Булганин, Первухин и Сабуров. Я сейчас не уверен, но думаю, что, возможно, и Маленков поддержал меня. Сейчас я не могу точно сказать, ведь в 30-е годы он был секретарем ЦК по кадрам и его роль в этих вопросах была довольно активной. Он, собственно, помогал Сталину выдвигать кадры, а потом уничтожать их. Я не говорю, что он проявлял инициативу в репрессиях. Вряд ли. Но в тех краях и областях, куда Сталин посылал Маленкова для наведения
Только спустя годы отец рассказал, в каких мучительных раздумьях он провел ночь. После своего ультиматума он уехал домой и сразу ушел в спальню. Поделиться взрывоопасной информацией с кем-нибудь, даже с женой, он не мог. Да и зачем? Предупредить? Какой в этом смысл? Он понимал: пути отступления отрезаны, остается одно — двигаться вперед. Отец считал, что загнанные в угол вчерашние преступники могут пойти на все, даже на его арест. Телефон молчал. Сам он тоже решил никому не звонить, не хотел проявлять слабость. Ночь закончилась без происшествий. Как всегда, в начале девятого отец вышел к завтраку. Как всегда… только мама забеспокоилась, не заболел ли. Выглядел он уставшим, под глазами мешки. Отец успокоил: все в порядке. Кончится съезд — отоспится.
Как всегда, к девяти он отправился на работу. Без опозданий.
Он уже почти не сомневался, что победил. Почти…
Снова высшие руководители встретились перед заседанием в комнате отдыха.
Оппоненты выглядели не лучше, видно, и они провели ночь без сна. О чем они думали? Что прикидывали? Этого мы не узнаем. Ясно одно — объединиться они не смогли, не посмели. Слишком велик был страх друг перед другом.
Еще с порога отец снова бросился и бой.
Он пишет:
«Я сказал:
— Даже у людей, которые совершили преступление, раз в жизни бывает такой момент, когда они могут сознаться, и это принесет им если не оправдание, так снисхождение. Если даже с этих позиций рассматривать решение вопроса о докладе на съезде о злоупотреблениях, совершенных Сталиным, то это можно сделать только на XX съезде. На XXI съезде уже поздно будет, если мы вообще сможем дожить до этого времени и с нас не спросят ответа…»
Оппозиция капитулировала, вернее, отступила до поры до времени: «…кто-то проявил инициативу: раз вопрос стоит так, видимо, доклад придется сделать… Тогда возник вопрос, кто должен делать доклад? Я предложил, чтобы доклад сделал товарищ Поспелов. Я аргументировал свое предложение тем, что он изучал эти вопросы, он председатель Комиссии, он составлял записку, которой мы все пользуемся… Другие, я сейчас не помню, кто персонально, стали возражать и предложили, чтобы доклад сделал я…
— Если сейчас не ты выступишь, а сделает доклад Поспелов, тоже один из секретарей ЦК, то возникнет вопрос: почему Хрущев в своем отчетном докладе ничего не сказал, а Поспелов выступил в прениях по такому важному вопросу. Не мог же Хрущев не знать или не считаться с важностью этого вопроса. Следовательно, возможно, что по этому вопросу есть разногласия в руководстве, и Поспелов выступил с собственным мнением.
Этот аргумент заслуживал внимания, и я согласился…
… Съезд выслушал мой доклад молча. Как говорится, слышен был полет мухи. Все было настолько неожиданно, и нужно было понять, как люди были поражены зверствами, совершенными над членами партии, заслуженными старыми большевиками, молодежью… Это была трагедия для партии…
…В моем докладе на XX съезде
…В вопросе об открытых процессах тоже сказалась двойственность нашего поведения. Мы опять боялись договорить до конца. Не вызывало никаких сомнений, что эти люди невиновны, что они жертвы произвола.
Но на открытых процессах присутствовали руководители братских партий, которые потом свидетельствовали в своих странах справедливость приговоров, мы не хотели дискредитировать их и отложили реабилитацию Бухарина, Зиновьева, Рыкова и других на неопределенный срок.
Но, видимо, правильнее было бы договаривать до конца. Шила в мешке не утаишь…»
Из истории известно, что последовательность событий была несколько иной. Само решение о «секретном» докладе на базе записки Поспелова Пленум ЦК принял накануне съезда. В записке приводились убийственные, даже по нынешним временам, цифры. Только за 1937–1938 годы арестовали 1 548 366 человек, из них расстреляли 681 692 человека, были арестованы по два-три состава руководителей республик, краев и областей, из 1 966 делегатов XVII съезда ВКП(б) арестовано 1 108 человек, расстреляно 848.
9 февраля Поспелов доложил записку Президиуму ЦК. Тогда-то, видимо, и разгорелся спор, о котором вспоминает отец.
Отцу удалось настоять на своем, и 13 февраля, за день до открытия съезда, Президиум постановляет: «Внести на пленум ЦК КПСС предложение о том, что Президиум ЦК считает необходимым на закрытом заседании съезда сделать доклад о культе личности и утвердить докладчиком Н. С. Хрущева». Состоявшийся в тот же день пленум без изменений проштамповал это решение.
К 18 февраля первую версию доклада подготовили секретари ЦК Петр Николаевич Поспелов и Аверкий Борисович Аристов. Доклад ограничивался довоенными годами, и речь в нем в основном шла об уничтожении лидеров партии.
Отца такой паллиатив не удовлетворил, и уже на следующий день, 19 февраля, он диктует стенографистке свой собственный текст. Секретарь ЦК КПСС Дмитрий Шепилов, в то время один из доверенных сторонников отца, помогал ему править расшифровку. Так Шепилов, по крайней мере, пишет в своих воспоминаниях.
Рукопись не успели даже перепечатать, отец забрал ее с собой на заседание съезда в Кремль всю исчерканную разноцветными карандашами.
С трибуны отец сказал значительно больше написанного.
В приведенных выше воспоминаниях отца сплавились воедино два события: его переживания перед вынесением на пленум вопроса о самом факте произнесения доклада по записке Поспелова и столкновения с его оппонентами по Президиуму ЦК накануне доклада, видимо, в связи с несанкционированным расширением границ доклада. О последнем, за исключением воспоминаний отца, непосредственные свидетельства отсутствуют. Но такое предположение мне представляется наиболее правдоподобным.
Хронологию событий удалось восстановить по записям, сделанным на заседаниях Президиума ЦК заведующим Общим отделом ЦК Владимиром Малиным. [12]
12
Такого же мнения придерживается историк Р. Пихоя (Пихоя Р. Советский Союз: История власти. 1945–1991. Москва: изд-во РАГС, 1998. С. 138–153).