Никита Никуда

Грим

– Кто ж это для вас там Богом был?

– Такой языкатый очкастый чекист. Все прибауточками сыпал из Маркса и угрозами от себя лично. Хотя закончилось благополучно. Я ему гонорею вылечил, и он нас отпустил.

– Легко отделались. Неплохой гонорар.

– Это при наличии пенициллина - легко, а тогда еще никто не знал об этом открытии века. Ну я и покинул столицу, чтобы снова не влипнуть.

– А нас всем составом взяли: отказались Казань брать, - сказал матрос.
– Думали, что аминь. А они ничего. Расформировали и раскидали по всей

дивизии матросский наш батальон, а меня даже к себе приняли и велели возглавить отдел.

– Сколько ж человек ты ради этого заложил?

– Я неумышленно. Тут пьянство открылось в интендантских частях. Как с ними бороться? Людей нет. Все члены ЧК на заданиях. Я и предложил: подкатить прямо к ЧК бочку спирта, они сами в подвал и попадают. Я ради шутки сказал. Не предполагал, что они всерьез воспримут и осуществят. Не по моей воле, хотя доля вины есть.

– И что же вы там возглавляли?

– ОББ. Отдел по борьбе с бесами. Шучу: с пьянством в интендантских частях. Но иные из интендантов почище бесов будут.

– Интендантство что у них, что у нас...
– сказала Изольда.

Антон стоял у окна, разглядывая пробегавших собак и ноги прохожих, машинально насвистывая.

– Ах, это 'Утро в Финляндии', - сказала Изольда.
– Покойный полковой оркестр любил это наигрывать.

– В таком случае позвольте пригласить вас на пару па, - сказал матрос, обнимая женщину, склоняясь к ее лицу.

– Что это вы?
– отстранилась Изольда.
– У матросов выросли крылья? Взмыли их ввысь?

– Ведите себя разумно, - вступился доктор.

– Этот маленький негодяй - знаете, кого я имею в виду - сам себе сапиенс, - сказал матрос.
– И ныне, восстав, требует удовлетворения. Словно за сто лет не состарился. Сам себя неразумно ведет и меня к безумствам подталкивает.

– Шарман, - сказала себе под нос Изольда.

– Это по латыни?

– Это по-французски, - сказала Изольда.
– Выражает качество настроения. Поэтому многие говорят шарман, когда хотят выразить восхищенье, Васёк.

– Нас тоже заставляли из-под палки учить французский на одном корабле. Я даже запомнил слово батон. Я не галломан, но жить значительно куртуазней с постоянным знанием французского языка. А у меня не постоянное. Временами накатывает.

– Знаете, Василий, - мягко сказал доктор.
– В нашем маленьком коллективе свои правила, и нравственность - одно из условий игры. Ваше же поведение - вне игры. Вы всячески стремитесь сломать игру, нарушить наши условности. К тому же, ничто так не сокращает существование, чем как жизнь во грехе.

– Не всё ж во прахе. В здоровом теле - здоровый зуд. Это ж бессознательная тенденция, док. Как шар, наполненный гелием, инстинктивно взлетает вверх, так и этот рефлекс срабатывает.

– Мало ли от каких рефлексов у матросов слюни текут, - сказала Изольда.
– Этот хотячий труп не впервые подкатывается. Этот la cadavre vivre давно пристает. Как хотите, а мое первое терпенье уже кончилось.

– Изо-ольда..., - пропел

матрос.

– Словно вода клокочет в клозете, - усмехнулась Изольда.

– Компарезон не есть резон.

– Давайте без глупостей и без гадостей, - вступился вслед за доктором и Смирнов.
– Это у вас от затхлого воздуха мысли гнусные.

– В нашем стане завелся Тристан, - сказал матрос, куртуазное настроение которого только усилилось при вступлении соперника.
– Ты мил юн друг, не зли меня. Я ее первый облюбовал. Так что займи свою очередь за бубновым валетом. Ты еще юнга в этом море любви. Ты даже не так на нее смотришь. Это ж женщина, а не ветчина.

– Этот наглоглазый субъект хочет всех поразить дерзостью. Стать предметом изумленья для нас.

Если доктор час или два назад пенял на отсутствие движения в лице Изольды, то сейчас подвижности было в избытке. Гневная мимика, грозная мина лица. Взорвется, только задень.

– А принцесса у нас с принципами. Насчет принципов у матросов вопросов нет. И насчет тайного-явного тоже осведомлен. Итак: поэты лишили вас репутации еще в гимназической юности. Серебряный век. Русская сцена, известная своим добронравием. Да и в полку ваши Антантовы глазки постреливали по союзникам. Так что свои буржуазные добродетели вы изрядно порастрясли. Но ежели вам угодно доказать свою прелесть делом, то к вашим услугам Владивасилий Смольный, матрос особой статьи.

– Вы отвратительный... похотливый... прожорливый... негодяй, - произнес Смирнов, задыхаясь и делая паузы.

– Непризнанный непринц. Кюхля. Фамилия Смирнов, а сам больше на Козлова похож. Я вам тоже не мальчик. Не таких девочек проворачивал. Еще не было прецедентов, чтоб хоть одна...

Изольда побледнела, еще миг - и ее зубы, жемчужное оружье, вцепятся в глотку обидчика. Антон поневоле не сводил с нее глаз, покуда длилось длинное матросово словесное оскорбление и её - короткое - действием.

– Вот тебе прецедент!
– Она небрежным движеньем простерла к матросу руку и отвернулась, влепив, почти не глядя, пощечину.
– Может, я потеряла девственность, не брезгливость. У отбросов нет вопросов?

– Не любите вы меня все, вот что.
– Сказал матрос, почесавшись после пощечины. Казалось, он был мало смущен.
– Задели честь, задели достоинство. А теперь задели меня по лицу. Нечего сказать, хорошая у нас компания.

– Он и т а м позволял дерзости. Мерзостно лип, лез. Приставал и пристраивался.

– А что делать, скучно ведь так просто лежать. Сны уже все переснились. Некоторые по три раза смотрел. Да и здесь - долго ли без любви протянешь, на одной воде и еде, да на докторском автономном питании. И не приставал так, чтоб уж очень, не некрофил. Ну, какие со жмурами шуры-муры? Не такое уж эта женщина обольщение. К этаким лошадям не пристают, а пристреливают. В вашем возрасте жизни, мамзель, можно быть и покладистей.

– Еще слово, и я тебя тоже проучу, мерзавец!
– разгневался, наконец, и полковник.