Никоарэ Подкова
Шрифт:
– А что теперь скажет астрономия?
– обратился дед к Младышу.
Никоарэ улыбнулся, оторвавшись от воспоминаний.
– Теперь, отче, астрономы станут гадать и рассчитывать, а потом будут ждать у моря погоды.
– А я свои расчеты тут же могу произвести, - ответил старик.
– Мы, неучи, приглядываемся к нарисованному на небе кубку. И коль он так вот склонился - стало быть, воды не удержит, прольет. К дождю, выходит.
– Значит, погода не милостива к нам? Что мы станем делать?
– А то же, что и всегда делали. Укроемся под листвяным шатром векового бука и попросим: "Старина
– Куда, - усмехнулся Александру.
– Куда мы доедем в такой глуши?
– Доедем до получеловеков.
– Нынче ты все шутишь, капитан Петря.
– Шучу, ибо вижу веселым и крепким нашего повелителя. Получеловеки, Александру, высокими стенами огорожены, колокольным звоном подморожены. Это монахи монастыря Побраты, государь, - сказал Петря, оборотившись к Никоарэ.
– Лиса знает туда путь. Нам заботы нет. Только споет во второй раз петух Иле, а мы уж на месте будем.
– Но до второго раза петух Иле должен спеть в первый раз.
– Так разве твоя милость Александру не знает порядков в лесу? В поле еще день с ночью повстречались, а в лесу будто полночь наступила. Вот придем к роднику, значит, началась долина Серета. Там напоим коней и сами утолим жажду. Тогда-то петух Иле отсчитает время в первый раз. Долго не будем отдыхать на травке. Попасутся кони, и опять сядем в седло.
Беседуя так, они все ехали и ехали, а тучи все мчались друг за другом на север, к месту своего сходбища у высокой горы.
– Гора та называется Делелеу, - пояснил Лиса.
– А под облаками, которые там собираются, живет пустынник и молится. Только в зимние вьюги входит он в свою пещеру и дождями, молится за грешников всей земли.
– Хорошо делает, что молится за нас, - заметил дед Петря.
– Да молился бы поусерднее за тех, на чьи головы дождем сыплются заботы и невзгоды, кто задыхается от барщины и всяких поборов. Пусть молился бы, чтоб сразили громы небесные не гору Делелеу, а Ясский дворец, где почивает теперь Петру Водэ Хромой. И прежде чем гром сразит Хромого, пусть молнии стрелами своими указывают неправедному владыке то место, где погиб его светлость Ион.
– Когда тучи доплывают до той горы, - продолжал объяснять Алекса Лиса, - они свиваются клубами, а ветер поворачивает вспять. Сперва он неторопко идет в одну сторону, а как натолкнется на преграду, сразу задует крепче, повернув по своему следу.
– Так поспешим, други, - приказал Никоарэ.
– Ступай опять вперед, брат Алекса, с дьяком и указывай путь.
– Недолго осталось, государь. Спустимся в долину, а тут и монастырь на краю леса.
Ветер несся теперь с севера; уже доносился глухой шум приближающейся грозы; вдруг настало затишье, и как раз в это мгновенье они заметили в глубине серетской долины купола монастырского храма. Обитель была окружена высокой стеной, точно крепость.
Путники остановились у запертых ворот. Не сходя с коня, Алекса постучал в ворота рукоятью сабли. Дьяк закричал:
– Брат привратник, эй, брат привратник! Подойди, ваше преподобие, к бойнице.
Никто
– Кто там, люди добрые?
– закричал у бойницы сердитый голос.
– Братья во Христе, приюта просящие, - так же сердито отвечал дед Петря.
– Пусти нас, в долгу не останемся.
– А сколько вас? Слышу множество голосов и топот коней.
– Десятеро нас, не более, отец привратник, - мягче ответил старик.
– Господь с вами! Ступайте отсюда и поищите приюта в другом месте. Мы ратников не пускаем!
Алекса внимательно выслушал грозные слова. Движением руки он остановил деда, собиравшегося ответить, и крикнул:
– Послушай, что я скажу тебе, отец привратник.
– Это кто говорит? Уже другой?
– Другой, отец привратник. И спрашиваю я тебя, окаянный монах: как ты смеешь осквернять христову обитель? Господь заповедал призревать скитальцев. Так-то ты соблюдаешь заповеди господни! Ладно, пойдем искать приюта у мирян. Здесь вертеп сатанинский, вельзевулова берлога!
Монах, стоявший у бойницы, помолчал с минуту, охваченный, очевидно, великим изумлением. Дьяк в это время успел высечь огонь и зажечь жгут из сена. Но когда монах просунул в бойницу бородатую голову, чтобы посмотреть да ответить, огонь потух.
– Кто такой говорил?
– спросил привратник совсем другим тоном.
– Мне как будто знаком сей голос.
– Узнай его и устыдись, Агафангел! Это я, твой дэвиденский побратим. Мы с тобой лет десять тому назад бежали оттуда. А по каким причинам - сам знаешь. Ты тут в монастыре укрылся, и навестил я тебя однажды в Петров день.
– Это ты, Алекса? То-то сладко звучало мне твое проклятие. Как же мне поступить?
– Как подобает, отопри ворота и пусти на отдых его светлость Никоарэ. А мы поспим во дворе.
– Где ж это видано? Для друзей у нас место найдется, побратим Алекса. Мы ваши братья во Христе и следуем учению небесного нашего учителя.
– Оно и видно.
– Прошу у всех прощения, - возопил отец привратник, - и налагаю на себя епитимию: сорок раз прочитать "Отче наш", утром и вечером, и по сорок поклонов отбивать сорок дней.
– Полно тебе каяться, отопри-ка лучше ворота.
– Сей же час.
Только успел преподобный Агафангел отпереть ворота и обнять побратима своего Алексу, закрыв все его лицо своей растрепанной бородой, как загрохотал над лесом гром. Подняв над головой зажженный фонарь, отец привратник сразу приметил, где глава отряда. В эту минуту Никоарэ спешился, и преподобный Агафангел смиренно поклонился ему.
– Пожалуйста, православные, на крыльцо к отцу настоятелю. Сейчас же кликну нашего благочестивого игумена Паисия, чтобы принял вас. Во храме он, у гроба княгини. По воскресеньям мы служим молебны, читаем поминания. Поторопитесь, братья. А я созову иноков - пусть пристроят коней к месту. Добрый христианин, что в телеге сидит, побудет с ними, а потом и он уляжется в келье. Простите меня, ради бога, грешного и недостойного инока Агафангела, да не сказывайте обо мне, ваша светлость отцу настоятелю.