Никогда не было, но вот опять. Попал 4
Шрифт:
– Ты хочешь сказать, что спасающихся лётчиков будут убивать прямо в воздухе? – удивлённо спросил Мещеряков.
– Будут, ещё как будут! – заверил его я.
– Не может такого быть! – не поверил тот. – Это же неблагородно!
– Помилуйте Ваше Превосходительство! О каком благородстве по отношению к смертельному врагу может идти речь? Если враг не сдаётся его нужно уничтожить, вот и уничтожали. Поэтому я и подумал, что надо будет отработать технику затяжного прыжка, ну и прыгнул.
Мещеряков покачал головой и сказал:
–
– Но… - попытался вякнуть я.
– Никаких но! Иначе вас в камеру запрут. А с завтрашнего дня приходите сюда к девяти часам. Будете писать.
– Что писать? – удивился я.
– Мемуары о вашей жизни в ином мире и о событиях, что там происходили.
– Но у меня почерк плохой и грамматики вашей я не знаю, - попытался я увильнуть.
– Пишите, как можете. Мы разберёмся. И вот ещё! Что за дела у вас с Хруновым?
– Да нет пока никаких дел. Он готов вложиться в мои проекты вот и обговаривали условия. Мне его деньги нужны, а ему…, что ему нужно я так до конца и не понял.
Мещеряков снова внимательно меня осмотрел, покопался в папке с документами и, вынув оттуда листок, стал читать. Я сидел смирненько и ждал продолжения. Отложив листок, Мещеряков задал мне совершенно неожиданный вопрос:
– А скажите-ка, юноша, откуда вы знаете некого Петухова Макара?
– Кого, кого? – непритворно удивился я, поскольку никакого Петухова да ещё Макара я не знал. – Я этого Макара не знаю!
– Ну как же? Ещё вчера вы его лупили тростью, спасая Хрунова от ножа.
– А, Гребень! Значит, его Макар зовут. Так вчера я его впервые увидел, хотя раньше слышал о нём от Горлова Игната Степановича. Тот рассказывал, что этот Гребень убил Голубцова Ефима, помощника Хрунова.
Пришлось рассказать Мещерякову всё, что мне было известно о Гребне. И как я его заподозрил. Мол, после того как на меня не раз покушались я стал жутко подозрительным. Вот и приметил притаившегося Гребня. Правда, немного лопухнулся, но успел во время.
– А почему вы, юноша, не стали дожидаться полиции? – спросил Мещеряков.
Я пожал плечами и сказал:
– Там и без меня было кому полицию дожидаться!
Не говорить же полицейскому чиновнику, что Хрунов мог в полицию и не обращаться, разобрался бы сам. В таком случае я бы стал соучастником. А мне это надо!
– Уж не потому ли, что у вас не было уверенности в желании Хрунова привлекать к этому делу полицию? – Чуть насмешливо проговорил Мещеряков.
Я снова неопределённо пожал плечами, давая понять, что это всего лишь его собственные домыслы и ко мне они никакого отношения не имеют. Но порадовался, что у Фрол Никитича хватило ума сдать Гребня в полицию. Всё таки Санкт-Петербург это не его родной Томск. Здесь его возможности мизерны.
– Ну что же с этим делом разобрались! –
– Но у меня завтра намечена встреча с господином Сойкиным, - попытался выкрутиться я.
– Ничего, Иван Николаевич его на вашем аэродроме встретит и всё ему покажет и даже разрешит вашим помощникам его покатать. А за вас он извинится.
– Но мне с ним надо договориться об издании книги! – не сдавался я.
– Этой что ли? – выдвинув ящик, достал книгу Мещеряков.
Ну, господин Прудников, ну и жук. Вместо того чтобы отдать книжку жене, он её к докладной записке присовокупил.
– Я обещал госпоже Лиховицкой издать её книгу в столице, – удручённо сказал я.
– Если цензура пропустит, то господин Сойкин её издаст.
– Ага, издаст! – проворчал я.
– Там такая мегера её читает….
– Вы, юноша, оскорбляете даму, - ухмыляясь, сказал Мещеряков. – Варвара Ильинична Стародубцева – женщина не без странностей, но книгу вашей протеже сочла интересной и рекомендовала её к печати. И сколько мне известно: Петр Петрович Сойкин готов её издать.
Я удивленно уставился на полицейского чиновника. Потом сказал:
– Не ожидал! Хорошо! Завтра к девяти я приду, и буду писать, как вы их называете «мемуары». Одно замечание: очень не хотелось бы, чтобы их содержание было известно кому-нибудь из наших «заклятых друзей», - сдался я.
– А вот об этом не беспокойтесь! – жестко произнёс Мещеряков. – Будут приняты все надлежащие меры секретности.
Я не слишком поверил сказанному, но промолчал и, поняв, что мне пора из кабинета милейшего Арсения Владимировича испариться, вежливо попрощался с хозяином.
«Наконец-то спохватились» - размышлял я, медленно бредя вдоль улицы по направлению гостиницы. Приказ Мещерякова писать «мемуары» говорил о том, что возможно мне поверили, но почему так поздно? Скорее всего, как у нас ведётся, никто не стал брать на себя ответственность и все ждали указаний, а указаний не было. А сейчас или получили приказ, или, что более вероятно, Департамент полиции в лице Мещерякова и, разумеется, директора Дурново, решил проявить инициативу. Лишь бы ребята не переусердствовали и не заперли меня в подвале. А то Мещеряков мне об этом толсто намекнул.
А вот фиг им! Если запрут, ничего ни рассказывать, ни писать не буду. Но, похоже, что запирать меня пока не будут, поскольку сам государь-император меня обласкал и возможно ещё захочет со мной встретиться. Нынешний император, хотя и получил прозвище «миротворец», вполне себе парень крутой и в случае чего цацкаться не будет. Побаиваются его чиновники. Ладно, это дело не моё. Мне же надо обдумать, что писать в этих «мемуарах». Ничего не придумав, завернул в ресторан. Как говорится «война войной, а обед по расписанию».